Золотая рыбка для мажора - Анна Абинская

Счастливый охранник выкрикивает нам вслед пожелания хорошо провести время, а я все никак не могу определиться с реакцией на произошедшее. Мы ведь действительно легко обошлись бы звонком Богдану Алексеевичу. Зачем эти демонстративные разбрасывания денег? Гесс пытается этим показать мне, как богат? Произвести впечатление? Или, может, решил щёлкнуть меня этим по носу? Я не понимаю его мотивов и хмурюсь. Как-то даже настроение немного портится.

Мы подъезжаем к непреступному кладбищу шедевров, и я спешу спрыгнуть с мотоцикла. Каменная стена в два моих роста и огромные металлические ворота, которыми Вязьмин оградился от мира, настраивают на воинственный лад. Я снимаю шлем, вешаю его на локоть и складываю руки на груди. Смотрю на Гесса вопросительно и даже ногой притопываю.

— Что? — невинно уточняет он, пристраивая свой шлем на руль и протягивая руку к моему.

— Зачем ты дал им деньги? Это ведь неправильно, — наезжаю. — Ты спровоцировал мужиков на должностное преступление. Что теперь? Все расскажешь, и их уволят?

Хмурюсь. Мне важен его ответ. От него многое зависит.

— Откуда только мысли такие?! — удивляется Гесс, доставая из багажника небольшую сумку-холодильник. Я опять удивляюсь его продуманности. Всё предусмотрел. — Посмотри на это с другой стороны: мужикам скучно. Сидят целый день в будке и едят то, что жены собрали. А теперь они устроят себе праздник. Может, пиццу закажут или роллы. Будут есть и меня добрым словом вспоминать. Им хорошо и мне приятно.

Хм-м, с такого ракурса я о его выходке не думала.

Гриша вставляет ключ в замок, открывает и толкает ворота. Я шагаю на спрятанный от посторонних глаз участок Вязьмина, погруженная в размышления. Вроде бы объяснения Гесса звучат благородно, но какой-то осадочек все равно остаётся. Как будто он нас — охранников и меня — одаривает царской милостью. Как будто для нас пицца или роллы — недоступный деликатес.

Разобраться в себе, правда, не успеваю — застываю, разглядев, куда попала.

Шедевры Вязьмина стоят по две стороны от выложенной серой плиткой дорожки, ведущей к резной каменной беседке. И вроде бы на первый взгляд хаотично, но нет — они разделены по половому признаку. Мальчики направо, девочки налево, так сказать. Они все разного размера и вырезаны из разного материала, однако имеют одно общее — все они голые! У Афродит разные позы и лица, но вместо грудей настоящие арбузы — ясно теперь, почему Вязьмину мои формы показались неподходящими. А у Аполлонов из причинённого места растут настоящие, как правильно заметил Гесс, бревна.

Некоторые из них обломаны — видимо, в дороге пострадали. Некоторые указывают на полшестого и висят до колен. Некоторые стремятся к солнцу. А некоторые торчат, как указатель. Ну или вешалка для сумок и зонтов.

На этой мысли меня накрывает, и я начинаю хохотать. Сначала пытаюсь сдержаться, но от этого становится ещё смешнее. Я отпускаю себя и заливаюсь до слез и икоты. Давно со мной не было такого. В последний раз смешинка в рот попадала ещё, наверное, в школе.

Григорий смотрит на меня с широченной улыбкой — видимо, я заразительно смеюсь, и тоже еле сдерживается. А когда я начинаю успокаиваться, он достаёт из сумки бутылку воды и протягивает мне.

— Знаешь, я когда впервые сюда попал, отреагировал примерно так же, — говорит понимающе, — только мы были с компанией в сопровождении Богдана, и он обиделся. Даже собирался немедленно кастрировать всех Аполлонов. Мы его еле тогда отговорили.

— Правильно сделали! Нельзя их губить! Это место может стать настоящим лекарством от депрессии, — сообщаю на полном серьёзе. — Вязьмину нужно брать деньги за посещение этого кладбища. Или заняться благотворительностью и заключить договор с психбольницей.

Я иду вдоль статуй и рассматриваю их лица — они все красивые. И вообще-то Богдан Алексеевич очень талантливый скульптор. Неясно только, что у него за сдвиг такой в сторону гигантизма некоторых мест.

— Знаешь, зая, а ты очень странно для девственницы реагируешь на подобного рода обнаженку, — вдруг делится наблюдениями Гесс.

Пока я рассматриваю статуи, он рассматривает меня.

— Почему это? В наше время интернета даже дети привычны к обнаженке, — отпираюсь.

— Да нет. Это другое. Я теперь почти уверен, что ты не такая невинная маргаритка, какой прикидываешься.

Он что, назвал меня по имени? Да нет, вряд ли. Скорее всего, имел в виду цветок.

Я пожимаю плечами и иду дальше. Не собираюсь обсуждать с Гессом свой жизненный опыт. Сворачиваю к Афродитам — хочу и их рассмотреть поближе, а Гриша перед тем, как присоединиться ко мне, ставит сумку на стол в беседке.

— Это жена Богдана, — появляется он за моей спиной, когда я остановилась у статуи, так сказать, «бешеной» богини красоты. Лицо её перекошено, рот раскрыт в крике, а руки подняты на манер кошачьих лап, готовых царапаться, и даже острые когти на них выглядят оружием. — Он создал её незадолго до развода.

— Она из-за этого с ним развелась? — задаю справедливый вопрос.

Я бы точно развелась! А Гесс смеётся:

— Вполне возможно. А вон там она перед свадьбой, — машет дальше, и я иду к богине «влюбленной».

Разглядываю скульптуру. Определённое сходство между шедеврами Вязьмина прослеживается не только в арбузах. Ясно, что модель у творца была одна, но насколько же все-таки меняется воспроизведение образа от отношения к нему! Эта Афродита красивая и нежная, а раскинутые в стороны руки готовы обнять весь мир. Мне становится грустно. И почему-то жаль Богдана Алексеевича. Хотя, наверное, правильнее было бы жалеть его жену. Но её я совсем не знаю, а гадкий аферюга мне стал уже почти родным. Заплатит обещанные полмиллиона — станет не почти, а совсем родным.

— Ты боишься, что Вязьмин вложит в скульптуру свое личное отношение, и оно тебе не понравится? — озаряет меня внезапной мыслью.

— А ты очень прозорливая, зая, — говорит Гесс задумчиво и не отпирается. Берет меня за плечи и разворачивает к беседке. — Пойдём под крышу, сейчас дождь начнётся.

Я задираю голову. И правда. На улице резко темнеет от стремительно набегающей  тучи. Мы прячется от неё в беседке и усаживаемся рядом на каменную, крытую деревом лавочку. Я думала, Гриша замнет тему, а он мне все же поясняет:

— Мне нравится Вязьмин. Он странный, но интересный. Незаурядная личность. Я не хочу знать его тайные мысли обо мне, какими бы они ни были.

— Понимаю, — вздыхаю я.

Мне