Жан Батист де Траверсе министр флота Российского - Мадлен дю Шатне

Лафайету исполнилось двадцать три года, и он уже носит чин генерал-майора американской армии, что во Франции соответствует чину маршала. Он везет послание короля своему другу генералу Вашингтону, главнокомандующему американской армией. И главное — он везет ему известие о скором прибытии эскадры де Терне[48], которая должна доставить в Америку французский экспедиционный корпус под командованием генерала де Рошамбо.

24 февраля Вержен ознакомил Лафайета с его миссией, подчеркнув, что ее условием является глубочайшая тайна. Неприятель ни в коем случае не должен узнать о назначенном на весну отплытии французской эскадры. Лафайет приехал в Рошфор 9 марта: сделано все, чтобы его приезд прошел как можно более незаметно. Морской министр в письме к Ла Тушу особо отметил, что господину де Лафайету должна быть предоставлена надежная каюта с крепкими запорами, поскольку он имеет с собой бумаги государственной важности. Капитан “Гермионы” получил список пассажиров, к которому ни при каких условиях не может быть прибавлено ни одно имя.

“Гермиона” должна отплыть от острова Экс. Лафайет прибыл на остров за два дня до урочного срока, но отплытие пришлось перенести — штормит и, кроме того, опаздывают “лица”, которые должны сопровождать маркиза. Это американские лоцманы: Сартин лично просил коменданта Рошфора господина де Ла Кари включить их в число пассажиров, опять же с соблюдением всех мер предосторожности. В трюм “Гермионы” загружены тюки с четырьмя тысячами комплектов мундиров для американской армии, общим весом в двадцать тонн. Еще восемь тонн весит багаж Лафайета и его свиты, которую составляют четыре офицера, секретарь и восемь слуг. Среди вещей, которые везет с собой маркиз, немалое место занимают “подарки для дикарей, а именно: тысяча одеял в красно-синюю полоску, двести серебряных медалей с королевскими гербами, пятьдесят длинных карабинов и двести серег[49]”. Продовольствия было взято на полгода, часть пришлось разгрузить.

20 марта 1780 г. “Гермиона” наконец вышла в море со знаменитым пассажиром на борту. Это великолепный фрегат с тридцатью шестью пушками, он выглядит как новый после смены обшивки. Из боя у берегов Португалии с корсаром “Соколом”, которого “Гермиона” в конце концов взяла на абордаж, она вышла сильно потрепанной[50].

Только в открытом море гардемарины узнали, кого везет их корабль. Об этом Огюст де Траверсе написал одному из своих братьев:

“Лишь через четыре дня после выхода из Ла-Рошели господин де Ла Туш-Тревилъ известил нас, что на борту корабля находится маркиз де Лафайет. Мы были ему представлены, он долго и с удовольствием с нами беседовал. Он много рассказывал нам об Америке и генерале Джордже Вашингтоне, против которого в свое время воевал наш дядя Дюкен-Менвиль. Теперь отношения между Францией и Америкой приняли совсем другой оборот[51].

Иногда Лафайет кажется нам старшим братом, он всего на пять лет старше меня и выглядит молодо, хотя манеры у него строгие. Мы к нему очень привязались…”

Пути Траверсе и дю Кенов, родных и двоюродных братьев, постоянно перекрещиваются в Карибском бассейне, где в это время завязывается один из главных узлов мировой истории. Лафайет благополучно достиг берегов Америки и высадился в Бостоне 28 апреля. На этот раз его ожидала восторженная встреча.

С мадридским двором было достигнуто соглашение о совместном походе на Ямайку, в соответствии с которым корабли генерал-лейтенанта де Гишена должны были прийти в Кадис и соединиться с эскадрой адмирала Дэстена[52]. Де Гишен отправил “Цереру” Жана Батиста де Траверсе впереди своих основных сил: корвет доставил в Европу почту, адресованную министру.

Жан Батист доложил Сартину, что конвой из девяноста пяти транспортных судов, сопровождаемый эскадрой де Гишена, должен прибыть в Кадис через месяц. Его письмо, адресованное министру и написанное на борту “Цереры”, бросившей якорь у Ка-диса, было получено в Версале через несколько дней после того, как Сартина сменил на его посту маркиз де Кастри. Жан Батист писал:

“Милостивый государь,

Донесение графа де Гишена я, следуя его указаниям, передал нашему генеральному консулу в Кадисе с тем, чтобы оно было отправлено дипломатической почтой. Я получил приказ об отплытии 20 августа в четыре часа пополудни, находясь в Кайкоском проливе; часом позже один из фрегатов с подветренной стороны сигнализировал о появлении неприятельского флота в направлении ост-норд-ост. По эскадре была дана команда преследовать неприятеля, преследование продолжалось всю ночь. В восемь утра я опережал передовой корабль эскадры на два лье и с тех пор не имею о ней известий…

Мы шли кратчайшим курсом и с максимальной скоростью; от курса пришлось отклоняться дважды: первый раз меня преследовали два корабля, второй раз — три, но потеря времени была небольшая.

Я опередил эскадру примерно на две недели, но все зависит от погодных условий: ветер мне постоянно благоприятствовал.

Итак, я в Европе, и мне остается лишь просить Вас не оставить меня своей благосклонностью, которой Вы и без того щедро меня наделили, одобрив решение господина де Керсена, назначившего меня капитаном “Цереры”.

…Мне хотелось бы получить командование фрегатом — это дало бы мне возможность отплатить сторицей за все те гонки, которые устраивал неприятель моему маленькому корвету в течение двадцати одного месяца, что я нахожусь на его мостике. Клянусь Богом, Милостивый Государь, я сильно задолжал и при случае расплачусь по всем долгам с величайшей радостью.

Если Вы решите назначить меня вновь на малый корабль, то я просил бы Вас оставить меня на “Церере”. У моего корвета небольшая батарея, он не слишком хорош при сильном волнении, но в спокойной воде демонстрирует самые отменные качества. Его медная обшивка местами пришла в негодность, что чувствительно влияет на ход и что было одной из причин, по которой господин маркиз де Буйе не стал чинить препятствий для моего отъезда в Европу.