Скрытые сокровища. Путеводитель по внутреннему миру ребенка - Вайолет Оклендер

Шестилетний Кевин ретрофлексировал свой гнев, буквально набрасываясь на себя и приводя в негодность свои вещи. Он никогда даже не задумывался, что он злится. Кевин жил в семейном приюте и за завесой ретрофлексивного поведения скрывал целый клубок эмоций в диапазоне от горя до бешенства из-за того, что от него отказались родители. Когда в процессе нашей работы у мальчика появилось чувство самоподдержки, мы начали разбираться с этими эмоциями. В его голове уже сложился неблагоприятный стереотип, чтобы по любому поводу направлять свою злость против самого себя. Поэтому мне нужно было не только помочь Кевину раскрыть глубоко спрятанные чувства, но и научить его правильно справляться с повседневным недовольством. Прежде чем копнуть глубже, мы начали работать с эмоциями, лежащими на поверхности.

Однажды во время занятия с глиной я попросила Кевина рассказать о других детях из школы. При упоминании имени одного из ребят тело и голос мальчика заметно напрягались. Очень мягко я поинтересовалась, не обижал ли его когда-нибудь этот приятель. Но Кевин, как обычно, отрицал любые обиды. Тогда я спросила, не делал ли когда-нибудь этот мальчик что-то, что не нравилось ему. Я поняла, что выражение «не нравится» таким детям, как Кевин, кажется безопаснее, чем слова «злость» и «бешенство». Мальчик кивнул и объяснил, что иногда этот парень дразнил его из-за пребывания в приюте. Я спросила Кевина о его реакции. Но он покачал головой и ответил: «Не знаю». Я вылепила большой шар из глины и обратилась к мальчику: «Давай представим, что твой приятель сидит на этой глиняной скале. Что ты скажешь ему?» «Не знаю», – был ответ. «Ну, хорошо, – сказала я, – зато я знаю, что хотела бы ему сказать». Я бы сказала: «Мне не нравится, когда ты дразнишь моего друга Кевина! Это бесит меня!» Кевин захихикал, а я начала громить глину кулаком, приговаривая: «Как бы мне хотелось врезать тебе за то, что ты обижаешь моего друга».

Кевин засмеялся громче. (Он вообще редко улыбался, а смеялся и того реже.) Я предложила ему попробовать, и мальчик неуверенно стукнул по глине. Мне пришлось еще раз напомнить, что мы бы никогда не сделали такого в реальности, что перед нами всего лишь глина, а тот парень даже не знает о происходящем в моем кабинете. Я предложила продолжить вместе, и мы вдвоем начали крушить глину под непрерывный смех Кевина. Вскоре мы вместе разговаривали с нашим воображаемым противником. Я сказала Кевину, что любую ярость или негодование – все равно в чей адрес – всегда можно выместить, избивая подушку или молотя по кровати. Его приемная мать заметила, что мальчик продолжал делать это каждый день после школы в течение долгого времени, но прекратил самоистязание и перестал ломать вещи.

К своим шести годам Кевин познал все тяготы жизни. Предательство родителей и физические издевательства глубоко травмировали мальчика. Он многократно демонстрировал признаки нежелания жить, будто считая, что не имеет право на существование. Живая часть его личности ощущала жесточайшую, пугающую его самого ярость. В процессе работы я поняла, что смогу показать ему некоторые приемы, помогающие справиться с вызывающими страх чувствами, к которым относилось даже незначительное недовольство. Когда нам удалось направить агрессию Кевина по безопасному руслу, у него начало укрепляться чувство «Я». На каждой сессии мальчик продолжал работать с проявлениями злобы в своей повседневной жизни. Гнев изливался в игре с куклами, на занятиях с глиной, в рассказанных историях и песочных сценках. Одновременно в процессе проективной работы мальчик овладевал своими бурными эмоциями, ощущая принятие с моей стороны. Его чувства наконец были оценены и признаны. С каждым новым высказыванием о себе он ощущал прилив внутренних сил и укрепление своего «Я». Вскоре, по моей просьбе, он нашел в себе силы разыграть с куклами эпизоды перенесенного им физического насилия и сцены отказа от него родителей. Постепенно, небольшими фрагментами, начали проявляться другие эмоции, связанные с пережитой травмой: тоска, одиночество, чувство собственной ничтожности и ненужности. Дети, пережившие физические травмы или брошенные родителями, как правило, считают себя виновными, ощущают себя плохими и никчемными. Скоро Кевин обрел достаточно сил, чтобы эффективно справляться с плохим самочувствием и чтобы начать учиться тому, как стать более уверенным и самодостаточным.

Выражение эмоций небольшими порциями – это краеугольный камень детской терапии. Ребенок приходит в кабинет психолога с единственным другом и защитником – своим сопротивлением. По мере того как растет его доверие ко мне и его внутренняя самоподдержка, он может решиться приоткрыть свою защиту, пойти на риск и показать собственную ранимость. Мы регулярно сталкиваемся с сопротивлением в ходе терапевтического процесса. Двери в мир ребенка чуть-чуть приоткрываются, а затем вновь захлопываются. И каждый раз возникающий барьер – это признак прогресса. Ребенок будто говорит: «На сегодня мне достаточно. Продолжим позже». И движение действительно продолжается, только чуть-чуть попозже.

Девятилетний Билли направлял свой гнев на что ни попадя. Его послали ко мне из школы в связи с его ужасным поведением: мальчик дрался на уроках, на площадке и регулярно ломал что-нибудь в классной комнате. Отец Билли служил во флоте, и семья постоянно переезжала. Фактически мальчик ни разу не провел весь учебный год в одной и той же школе. На первой же совместной сессии стало ясно, что вся семья испытывает серьезные трудности. Мать была заметно подавлена. Отец вообще не признавал существования проблемы. Младшая сестренка не присутствовала на занятии, но позже стало известно, что она страдает от экземы, астмы и регулярно просыпается в мокрой постели. К Билли было привлечено больше всего внимания, поэтому к терапевту привели только его. Родители отказались от разговоров со мной или семейных сессий и хотели только, чтобы я «подействовала» на Билли.

Я не отказываюсь работать с ребенком, даже если видно, что помощь нужна всей семье. У Билли уже сложилась система убеждений на свой счет, а выбранные им способы выживания истощали его психику. Раз его родители изъявили желание привести его к психотерапевту, я решила помочь ему стать как можно более сильным.

На первой сессии Билли съежился в уголке дивана, слушая, как родители громко составляли список жалоб на его поведение. Для меня особенно важно, чтобы ребенок присутствовал на первом занятии и мог слышать все, что говорят о нем его близкие. Я хочу, чтобы он знал все то, что знаю я. Это мой первый шанс наладить контакт с клиентом и дать ему понять, что, даже выслушав родителей, я с вниманием и уважением отношусь к его точке зрения. Для меня это еще и возможность начать изменение его позиции с ощущения «приведенного» или даже «загнанного силой» к терапевту на установку человека, сделавшего выбор и несущего ответственность за посещение моего кабинета. Слушая родителей, я часто встречалась с Билли глазами, спрашивая, согласен ли он с тем, что о нем говорят. Мальчик пожимал плечами и говорил: «Не знаю», – а я улыбалась ему и продолжала разговор с родителями. В конце сессии мы провели с Билли пять минут наедине. Я поведала ему о том, как работаю с детьми, и показала свой кабинет, а он согласился несколько раз прийти на мои занятия.

На следующую сессию непослушный ребенок пришел притихшим, не произнося ни слова, со скованными движениями и окаменевшим лицом. Он рассматривал рисунки, которые случайно оказались на столе, и я спросила, не хочет ли он что-нибудь нарисовать. Лицо мальчика просветлело, и он с головой ушел в работу. Закончив, Билли объяснил, что в школе они проходят вулканы, и именно этой теме был посвящен его рисунок. На просьбу рассказать о своем вулкане мальчик ответил: «Это не действующий, а спящий вулкан. Его раскаленная лава еще не вырвалась на поверхность, но может. Из жерла идет дым. Это нужно, чтобы выпустить пар». Эти точные слова показали, что он действительно присутствовал на занятии о вулканах. (Школьный консультант сказал, что мальчика практически все время выгоняли с урока из-за поведения.) Я предложила Билли встать, представить себя вулканом и описать свои ощущения. На его удивленный взгляд я ответила: «Вообрази, что вулкан – это кукла, а ты должен говорить ее голосом. Начни со слов: „Я вулкан“». Билли произнес: «Я вулкан, – а после моих вопросов добавил: – Внутри меня горячая лава. Я еще не извергался, но собираюсь это сделать. Из моего жерла идет дым, так я выпускаю пар». – «Если бы ты действительно был вулканом, если бы твое тело было вулканом, где бы располагалась лава?» Мальчик задумчиво положил руку на живот: «Вот здесь». Как можно мягче я поинтересовалась: «Что же для тебя лава?»