Странная обезьяна. Куда делась шерсть и почему люди разного цвета - Александр Соколов

Читатели спросят, а где же тут половой отбор? Но отношения между матерью и ребенком служат прототипом для сексуальных связей у взрослых. Еще в середине XX века приматологи заметили, что если детеныша макаки-резуса лишить контакта с матерью, то, повзрослев, бедняга испытывает трудности с половым поведением{11}. Вероятно, юный гоминид, обнимая мать, получал удовольствие от контакта «кожа к коже» и в дальнейшем искал подобных ощущений при поиске полового партнера — той самой «голой любви». В какой-то момент индивиды с редкой шерстью стали более привлекательными. Так материнский и половой отбор привели к исчезновению волос на теле. Джайлс считает, что поредение шерсти, помимо прочего, способствовало увеличению длительности полового акта. У шимпанзе, пишет он, спаривание длится в среднем не более семи секунд. У человека же средняя продолжительность полового акта — около 10 мин, в 85 раз дольше! А все потому, что кожа без волос более чувствительна, и наши предки путем объятий и ласк стремились продлить приятные ощущения. Отсюда один шаг до влюбленности, привязанности… крепкой семьи. Длительные связи, забота самцов о самках благоприятно сказывались на жизни детенышей. Будь люди волосаты, как предки, не знали бы мы всех радостей романтической любви, утверждает Джайлс.

В оригинальности не откажешь, но как много в теории «голой любви» допущений и как мало высказываний, поддающихся проверке! Отдельного изучения заслуживает вопрос: а действительно ли голая кожа более чувствительна, чем покрытая волосами? Мы с этим еще разберемся.

Не менее своеобразна идея, предложенная психологом Джудит Рич Харрис{12}. Эта ученая дама считает, что особую роль в эволюции человека сыграл инфантицид, т. е. убийство детей. Харрис вводит даже специальную разновидность отбора, которую считает дополнительной к естественному и половому — родительский отбор. Известно, что во многих человеческих культурах инфантицид, увы, не был исключительным явлением даже в ХХ веке, не говоря о древности, когда другого пути контроля рождаемости просто не существовало. Новый ребенок ложился тяжелым бременем на семью, поэтому родители — прежде всего мать — всякий раз решали: оставить чадо или же «отнести в лес». Такая участь могла постигнуть, например, девочку (мальчик-то престижней!), или слабого ребенка, или дитя с физическими изъянами. Получается, люди занимались своего рода селекцией детей, и, даже если такой тяжелый выбор производился изредка, за десятки тысяч лет эволюции родительский отбор мог стать важным фактором, влияющим на человеческую популяцию.

Харрис описывает случай, который вычитала у антрополога Марджори Шостак: 50-летняя Ниса из племени бушменов кунг рассказала той о своем детстве. (Обратите внимание на достоверность сведений: 50-летняя женщина поведала ученому о событиях 40-летней давности. Разговор явно велся на языке, чужом для одного из собеседников. И вот записанный антропологом рассказ психолог использует как свидетельство в пользу своей гипотезы.) Так вот, когда Ниса была маленькой, ее мать в очередной раз забеременела, продолжая при этом нянчить младшего братика Нисы. Мать планировала избавиться от младенца — куда еще один сосунок? Но, увидев новорожденную девочку, передумала: настолько красивой та ей показалась из-за своей «светлой и гладкой кожи».

Итак, по мысли Харрис, внешняя привлекательность не только влияла на популярность у противоположного пола — у симпатичного дитяти было больше шансов не погибнуть сразу после рождения, очаровав собственную маму. Для этого, конечно, признаки, воспринимаемые как красивые, должны проявляться немедленно при появлении ребенка на свет. К их числу Харрис отнесла отсутствие волос на теле и цвет кожи.

Исчезновение шерсти вряд ли принесло предкам человека пользу. Роль эволюционной бритвы ученая отводит не естественному отбору, а некой «эстетике», возникшей у группы людей относительно недавно — возможно, даже у ранних Homo sapiens или их непосредственных предков. По каким-то причинам эти люди стали всех существ, покрытых шерстью, считать «животными», добычей, а себя (видимо, к этому моменту уже редкошерстных) — «людьми». Вот поэтому, если рождался ребенок, на коже которого родители видели слишком много волос, от него старались избавиться как от непривлекательного. Такие предпочтения вдобавок к выбору более гладких половых партнеров быстро избавили наших предков от шерсти, «оставив их совершенно голыми под полуденным солнцем».

Харрис на этом не останавливается и предлагает свою гипотезу вымирания неандертальцев. В ледниковой Евразии те бы не выжили без густой шерсти! Конечно, неандертальцы владели огнем, но невозможно все время сидеть у костра — надо ходить на охоту. Древним аборигенам Европы была неведома игла, так что и хорошей одежды они не знали, а шкура оленя, наброшенная на плечи, не спасала от стужи. Очевидно, что неандертальцев защищала их естественная одежда — шерсть, так же как согревала она мамонтов или шерстистых носорогов. Заметим, что их африканские родственники — нынешние слоны и носороги — гладкокожи. Видимо, такими же были колонизировавшие Европу около 50 000 лет назад Homo sapiens. Косматые неандертальцы казались им всего лишь животными, на которых кроманьонцы тут же открыли сезон охоты, подобно тому, как охотятся нынешние африканцы на горилл и шимпанзе. Итог вам известен…

Резвясь, Харрис вспоминает о высказанной антропологами мысли, будто бы неандерталец, если его нарядить в современный костюм, не выделялся бы из толпы прохожих на улицах Нью-Йорка. Как же! Получил бы этот волосатик дротик с транквилизатором и отправился бы прямиком в зоопарк (такие шутки известный психолог позволяет себе на страницах журнала Medical Hypotheses).

Кстати, рассказ Харрис о ее гипотезе включен в сборник «Во что мы верим, но не можем доказать» (в 2016 году эта книга вышла на русском языке). К чести исследовательницы, она согласна с тем, что ее концепция пока что недоказуема. Вот найдут ученые где-нибудь во льдах мумию неандертальца с сохранившимися покровами — тогда и поговорим.

По-моему, можно поговорить уже сейчас. Вспомнить, например, что у человекообразных обезьян детеныши рождаются голыми или с редкими волосами, а настоящая «взрослая» шерсть вырастает у них через несколько месяцев. Едва ли у наших предков происходило как-то иначе. Так что, если родительский отбор и играл заметную роль в эволюции человека, идея о быстром исчезновении шерсти в результате «материнской селекции» кажется сомнительной (можно возразить, правда, что избавляться от детеныша могли не сразу же, а, скажем, в течение первого года жизни). Что касается гипотетического истребления неандертальцев, что-то мне подсказывает: будь у них даже идеально гладкая кожа, рука кроманьонца не дрогнула бы, метая копье в последнего из рода чужаков.