Скажи машине «спокойной ночи» - Кэти Уильямс

К платформе Эллиота подошли двое подростков примерно того же возраста, что Ретт. У обоих под мышками были зажаты альбомы для рисования в твердом переплете, создававшие впечатление крыльев. Студенты. Во время учебы в художественной школе у Эллиота был такой же альбом, и он тогда развел нескольких разных девушек, с которыми встречался, на секс. Каждая из них сначала протестовала – скептически изгибала бровь или презрительно фыркала, типа черта с два, – но в итоге ему всегда удавалось уложить их округлые тела на холодные мраморные плиты. Подростковый половой акт, как теперь казалось, по-прежнему будоражил Эллиота. К этому можно подобрать одно слово, слишком глупое, чтобы произносить его вслух: трансмутация.

Мальчик, подошедший к платформе Эллиота, носил очки в проволочной оправе, которые, по-видимому, достал из дедушкиной шкатулки. Волосы девочки были обмотаны ярким шарфом, из-под которого на макушке выбивалось несколько косичек, смахивающих на мишуру на праздничном колпаке. Подростки обводили глазами предметы на платформе Эллиота – стеклянный кувшин с медом, ложку, чашку, из которой он ел. Их взгляд задержался на воняющем ведре.

– Думаешь, кувшин был полным, когда он начал? – спросила девушка о кувшине с медом.

– Не, это подделка, – сказал парень, указывая на ведро и подмигивая Эллиоту сквозь стеклянную линзу. – Он смастерил какую-то трубку или типа того.

– А блевотина? Точно настоящая. Я уверена.

Эллиот взял чашку с медом и положил в рот еще одну ложечку, молясь, чтобы его желудок смог с ней справиться. У него внезапно появилось желание произвести впечатление и напугать этих детей.

Но девушка только цокнула языком и сказала:

– Мистер, с сегодняшнего дня вы больше никогда не сможете есть мед. Вы даже не задумывались об этом?

В выражении ее лица было что-то такое, что напомнило ему Вэл. Вот оно – ее глаза: они были такими же, как у Вэл. А ведь все глаза, вдруг понял он, все глаза посетителей галереи были глазами Вэл – сверкающими, темными, непостижимыми. Эллиот бросил ложку обратно в чашку и снова подумал о признании Вэл. Точнее, о ее признании в том, что есть кое-что, в чем она не признается.

– Мидас, – прочитал парень на плакате, прикрепленном к платформе, затем снова посмотрел на Эллиота и кувшин. – Это о жадности. Мидас – это один жадный царь.

– Нет, ты что, – сказала девушка. – Мидас – это тот парень, который убил свою семью.

В конце дня к платформе подошел мужчина, который мог бы быть двойником Эллиота: приятная яркая одежда, тщательно взъерошенные волосы, тот же рост вкупе с сутулостью. Он сощуренно посмотрел на плакат, а прочитав, изящно отсалютовал Эллиоту рукой и сказал:

– Все, к чему я прикасаюсь, тоже превращается в рвоту.

Эллиот улыбнулся – в желудке разыгрывалась буря.

План удовлетворения от Apricity: Ешьте мед.

«Ешьте мед».

Вот что сказала мне Apricity. Если это была настоящая Apricity. Мы с Гвен сидели в парке в первый теплый весенний день, сырость земли просачивалась сквозь наше одеяло, и в этот момент к нам подошел мужчина с гладким серебряным футляром. Гвен узнала машинку, прежде чем парень успел сказать нам, что у него в руках. Некоторые богатые клиенты Гвен использовали Apricity, но, по ее словам, никто из них не казался от этого счастливее, хотя бы немного. Мужчина объяснил, что он актер и берет у людей их данные Apricity для арт-проекта, которым занимается. Но только он не использовал слово «арт-проект». Он назвал это произведением.

И я подумал: «Произведением чего?»

– Могу ли я взять ваши? – спросил парень. Я покачал головой, а Гвен жестом пригласила его садиться.

Мужчина опустился на колени и скривился, когда влажное одеяло промочило его брюки. Он сказал нам, что просто пройдется ватным тампоном по щеке и сохранит нашу анонимность, к тому же мы получим наши результаты. Тем не менее этого было мало, чтобы сразу сказать «да». Мы знали, что результаты Apricity могут вызвать неловкость и даже разрушить жизнь. В таблоидах всегда рассказывались истории об унизительных рекомендациях от Apricity той или иной знаменитости или политику.

Но Гвен посмотрела на меня, а я посмотрел на Гвен, и это был тот самый взгляд, которым мы обменялись до того, как украли автомобиль, оставленный кем-то заведенным на обочине, и проехали на нем по всему городу. Тот же взгляд, как и в тот день, когда мы вместе согласились послать в задницу наших долбаных начальников на наших скучных офисных работах. Тот же взгляд, как и в ту ночь, когда мы напились дешевой водки у соседки Гвен и занимались сексом, о котором мы не говорили и которого с тех пор не было.

И мы сделали это. Мы позволили незнакомцу в парке взять наши образцы для Apricity. И одним из пунктов, которые мне выдала машина, было «Ешьте мед». Поэтому теперь каждый вечер перед сном я съедаю одну ложку.

Гвен не показала мне свои результаты, поэтому я точно не знаю, что ей сказала машина, но через несколько дней после того случая в парке она выгнала свою соседку по комнате и попросила меня переехать к ней. Теперь, время от времени, она тянется ко мне со своей стороны кровати, просовывает руку мне под рубашку и говорит: «Давай, мой сладкий, передай мне ложку».

Вэл пропустила первый день инсталляции по причине того, что была склонна к рвотному рефлексу. Вэл ощущала его, когда Эллиот выплевывал хрящи на салфетку. Она могла поперхнуться, когда кошка давилась своей шерстью. Рефлекс возникал, даже когда она чистила зубы. Вэл обещала подойти к галерее к тому времени, когда Эллиот будет заканчивать, чтобы они могли вместе сесть на электричку. Но так планировалось вчера днем, до признания Вэл, которое не было признанием, и до их ссоры, которая не была ссорой. И теперь некая часть Эллиота – та, что в течение последних трех часов, пока его рвало на сцене, обрела большую силу, – та часть начала думать, что Вэл так и не появится. Незнакомое беспокойство. Эллиот всегда считал само собой разумеющимся тот факт, что с кем бы он ни встречался, этот человек уже будет на месте, когда Эллиот приедет. И будет высматривать его лицо в толпе. Поэтому, когда Эллиот услышал смех Вэл из передней комнаты галереи (удивительно вульгарный смех для любой другой утонченной женщины), сила чувства облегчения его удивила. Это чувство исходило из глубины его души, из самого нутра, так же, как рвота.

Эллиот обнаружил Вэл, сплетничающую с Нитой, возле стойки регистрации. Прежде чем она смогла повернуться и увидеть его, он взял ее за плечи и поцеловал в макушку ее розовых, старомодно уложенных волос. Это тоже было небольшой частью представления, и Вэл, должно быть, знала об этом, однако все же позволяла растрепать себе волосы. Нита наблюдала за ними со скучающим видом.

– Что ты рассказываешь моей жене на этот раз? – спросил Эллиот поверх головы Вэл.

Нита улыбнулась.

– Не твое дело.

Женская дружба была основана на щекотливых историях об Эллиоте и Ните в их студенческие годы. Нита рассказывала эти байки с притворной откровенностью, но, по правде говоря, была осторожна, стараясь совсем не упоминать в них о Перл. Впрочем, Вэл никогда не проявляла ревность к Перл или любой другой женщине, и поэтому Эллиот гордился своей уверенной молодой женой. Сегодня, однако, казалось, что опасность обошла Вэл стороной, только чтобы окружить его самого.