Царский венец - Евгения Янковская

Вместе с народом, плачущим от умиления, причащалась и царская чета. Александра вспоминала невольно, как боролась когда-то с Ники против себя же самой. «Когда вы узнаете, как прекрасна, благодатна и смиренна наша православная религия, как величественны и великолепны наши храмы и монастыри и как торжественны и величавы наши богослужения, — вы их полюбите, Аликс, и ничто не будет нас разделять...» — «Нас ничто не разделяет больше, любимый! Это чудо, эту радость в молитве к святым, этот праздник веры и торжество Православия — это всё подарил мне ты. Я никогда не перестану благодарить Господа за его милость, за обретение веры, за обретение новой родины и за тебя, мой дорогой! Да поможет тебе в нелёгких твоих трудах новопрославленный угодник Божий Серафим!»...

На берегу узенькой речки царь и царица увидели первое чудо. Воды Саровки считались целебными, потому что в них часто купался преподобный старец. Они увидели крестьянку, которая несла совершенно парализованную дочурку, а затем погрузила её в реку. Немного погодя девочка своими ножками поднималась по травянистому берегу. Доктора, находившиеся в Сарове, подтвердили факт недуга и исцеления от него.

Александра тоже искупалась в Саровке и долго молилась у раки с мощами святого.

Вскоре, через несколько дней, Николай, Александра и некоторые из их свиты поехали в Дивеевский женский монастырь, расположенный в пятнадцати верстах от обители.

Дивеевский монастырь — духовное детище преподобного Серафима. Прозорливица Прасковья Ивановна — престранная и премудрая, подвизавшаяся несколько лет в лесу, знала, зачем пришла к ней царица. Александра ещё и слова не вымолвила, склонившись перед старицей, как услышала:

— Исполнит Господь твои молитвы — через год родишь сына. Но не на радость, а на скорбь родится этот царственный птенчик. Невинная и святая кровь его будет вопиять на Небо...

Императрица пробыла у блаженной около двух часов, из-за чего задержался отъезд. Прямо из Сарова императорский поезд отбыл в Севастополь.

Потом, наедине, Александра расскажет мужу об этом странном и страшном пророчестве. Слушая жену, Николай в один миг прожил целую жизнь. Калейдоскоп воспоминаний завертелся, пропуская через сердце самые яркие осколки событий, совсем иначе окрасившиеся в свете непонятного и страшного пророчества Паши... Вспомнился случай из детства.

...Ники подросток. Он завтракает с братом Мишей в Аничковом дворце, когда слышит:

— С государем императором — несчастье!

Дедушку Александра II в семье очень любили, и юные великие князья, взволнованные, немедленно поспешили в Зимний дворец.

Навсегда врезалось в память: бледные испуганные лица, кровавые пятна на ковре... А потом он увидел дедушку. Александр II лежал на своей узкой походной постели, покрытый шинелью. Мертвенно-белое лицо было всё в маленьких ранках. Когда Ники, сдерживая дрожь, подошёл к деду, голубые глаза открылись и на бледных губах появилось подобие улыбки. Царь попытался поднять руку и не смог... Кончина его была тихой и мирной, перед смертью император принял Святое Причастие.

Мальчик Ники так был поражён самим фактом смерти дорогого ему человека, так несчастен и потрясён, что, наверно, и не задумался о страшной уродливости наступающего времени, в котором ему предстояло жить и царствовать: государь гибнет не в военном походе, не от рук врагов или претендентов на корону — нет, его убивают люди из его же народа, ради которого он жил, трудился, бремя ответственности за который нёс перед Богом. Убивают не за злые дела, а во имя безумной идеи, что, проникнув извне, как-то привилась в России, и хоть отторгает это безумие Святая Русь, как организм с болью и кровью отторгает инородное тело, да вот не излечивается язва...

Гладя отливающие золотом волосы Александры, Николай вспоминал множество покушений на деда, отца да и на себя самого. Сейчас он до конца чётко и определённо осознал, что царь ныне тот же военный, он не может быть уверен, что не падёт на поле битвы. Битва за Россию с русскими же? Безумие! Но нет лекарств от подобного безумия.

Ещё один осколок из калейдоскопа — посещение военного корабля. Высочайшее внимание обратил на себя матрос, который плакал, но явно не от радости видеть государя, а от скорби, и глаза его были полны ужаса и вины. Потом Николай изыскал возможность поговорить с ним наедине. Несчастный матрос упал на колени:

— Простите, государь! Уби-и-ить, я хотел убить Ваше Величество, — и всплакнул по-мужски тяжело. — Уже приготовился...

Николай не удивился: матрос, представитель простого народа, на службе революционных идей. Только спросил с недоумением:

— Отчего же передумал? — искренность и бесстрашие раскаяния бывшего злоумышленника удивляли.

— Да я ж вас до того не видал, не посчастливилось, Ваше Императорское Величество! Взгляду вашему поразился. Доброте, любви вашей... эх, сказать не умею. Всё во мне перевернулось... как вы на нас, моряков простых, смотрели, как говорили с нами — истинно отец. У меня-то нет отца, помер давным-давно. И показалось мне, что вы вглубь меня глянули и мысли мои прочли... Горько было — что ж я так оплошал-то, воле злой поддался...

Царь отпустил солдата с миром, но случай этот не забыл.

Что делать? Стать Петром I? Иоанном Грозным? Чтобы захлебнулись в крови и правые, и виноватые — Господь разберётся — но Россию спасти? Нет, он не мог. И не хотел. «Отец» — как часто слышал он это от многих — от простого мужика до генерала. А отец не убивает детей, что бы они ни творили. Против детей-недругов у отца России было лишь одно оружие — доброта. «Оружие твоё против злобы — кротость, против обиды — прощение» — так предрёк ему странный старый японец, но сердце разве не то же говорило? И не подводило оно.

Как-то ночью примчался генерал Орлов. Царь работал допоздна, у него вошло в привычку не оставлять на столе ни одной непрочитанной бумаги. Государь не имел секретаря, он даже сам накладывал печати на конверты, и министры привыкли пользоваться его работоспособностью, чтобы сбросить с себя ответственность. Когда разбуженный сонный камердинер доложил о генерале, Николай подумал первым делом: не случилось ли беды? Выйдя к Орлову, увидел, что тот смущён. Генерал принялся просить прощения за то, что потревожил.

— Оставьте, голубчик, — мягко прервал государь, — скажите же, что стряслось.

— Ваше Императорское Величество, в дежурной комнате ждёт женщина. Она назвалась невестой некоего студента, приговорённого к смертной казни за участие в боевой организации. Клянётся, что её жених хотел разорвать с социалистами, узнав об их преступных намерениях, но был удержан силой. Казнь должна состояться завтра. Просительница умоляла меня передать Вашему Императорскому Величеству нижайшую просьбу о помиловании, уверяя, что жених её невиновен; он мог бы умереть собственной смертью, так как сильно болен. Вот её прошение.

Николай спокойно взял прошение из рук генерала и внимательно прочитал.

— Благодарю вас, — услышал Орлов. — Когда можно спасти человеческую жизнь, не надо колебаться. Слава Богу, ни ваша, ни моя совесть не смогут нас в чём-либо упрекнуть.