"Долина смерти". Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова

Опомнившись, рота немцев с тремя танками «Рено» по дороге Каменка — Еглино контратаковали. Пехота была отсечена, а танкам удалось ворваться в деревню Большое Еглино. Завязалась дуэль танка с одним из противотанковых 45-миллиметровых орудий, которым командовал старший сержант Жуков. Танки, как оказалось, были дополнительно экранированы броней, и снаряды отлетали от нее рикошетом. Продолжалась эта дуэль до тех пор, пока танк не смял орудие вместе с расчетом. Не дрогнув ни на минуту, погибли храбрецы. Мы представили посмертно всех бойцов расчета к наградам, а командира орудия — к званию Героя Советского Союза. Но, насколько я помню, командующий фронтом наградил его орденом Ленина. Один из танков был подбит лыжником В. К. Михайловым, два других повернули восвояси. В этот день немцы неоднократно предпринимали контратаки, но все они были отражены нашими бойцами с большими потерями для немцев. О них свидетельствовали горы трупов, сложенных с немецкой педантичностью штабелями в подвалах домов и в снегу на огородах. Захоронить или отправить их в Германию немцы не успели.

В бою за Большое и Малое Еглино очень достойно и мужественно проявили себя командиры и политработники: И. П. Паньков, зам. начальника особого отдела И. И. Дмитрохин, начальник политотдела И. А. Канащенко. Конечно, как в наступлении, так и при отражении контратак бригада понесла большие потери. Не сумев преодолеть вторую линию обороны немцев вдоль рокадной железнодорожной ветки, части бригады закрепились на этом рубеже и перешли к обороне, где стояли насмерть до 25 мая 1942 г., когда начался отвод 2-й ударной. А ведь мы находились всего в 13–15 км от Любани — нашей главной цели.

Бригада вела длительную и активную оборону. Широко было развито снайперское движение. На личном счету отдельных истребителей было более десятка убитых. Помню один из боевых эпизодов: жесточайшую дуэль нашего снайпера — охотника-сибиряка с немецким снайпером, обосновавшимся под прикрытием моста-виадука. Мост этот находился возле нашего правофлангового батальона, продвинувшегося вперед метров на 500 по совершенно открытой местности. Хорошо замаскировавшись, немецкий снайпер терзал батальон. Нельзя было ни пищу подать в боевые порядки, ни проникнуть кому-либо на НП батальона в дневное время без риска быть сраженным. Так был убит один из работников политотдела. Тогда я дал задание комиссару одного из лыжных батальонов найти среди сибиряков хорошего охотника-промысловика. Вскоре комиссар представил мне небольшого ростом, щупленького паренька. Лет ему было не больше двадцати. Я рассказал ему о рискованном задании и спросил, готов ли он выполнить его. Боец заявил, что с малых лет выходил с отцом на промысел белки и научился попадать непременно в глаз, чтобы не повредить шкурку, и дал свое добровольное согласие. Ему подобрали напарника и снабдили обоих оптическими прицелами.

Началась изнурительная охота двух снайперов друг за другом. Демонстративно менялись позиции с применением чучел и других хитрых приемов. В конце концов наш скромный сибиряк сразил немецкого снайпера, а заодно и девицу-предательницу, которая часто выходила с рупором и призывала нас переходить на сторону врага. Наш снайпер и его напарник были представлены к наградам. В один из своих приездов в бригаду член Военного совета И. В. Зуев по-отечески поговорил с ними.

К слову о И. В. Зуеве. Он прибыл к нам в бригаду через несколько дней после назначения во 2-ю ударную армию (вместе с генералом П. Ф. Алферьевым), чтобы познакомиться с личным составом, расспросить об условиях, обстановке. Побывал он и на КП некоторых частей, на огневых позициях артиллеристов и минометчиков. Я его сопровождал.

Возвратившись на КП бригады, мы продолжили беседу за обедом вместе с генералом П. Ф. Алферьевым и командиром бригады полковником И. Ф. Глазуновым. И тут И. В. Зуев вдруг спросил комбрига: «Мне показалось, что Венец что-то скрывает. Не нравится его вид». Пришлось сознаться, что уже продолжительное время я страдаю желтухой. Мне тут же было приказано направиться в госпиталь, от чего я отказался, согласившись лечь в стационар своей медсанроты. Там неожиданно получил посылку от Зуева — несколько банок клюквенного варенья. Запомнился и второй его приезд. Оставив генерала П. Ф. Алферьева решать вопросы с командиром бригады, И. В. Зуев пожелал непременно побывать на переднем крае. Мы обошли все блиндажи и окопы, почти весь наш передний край. Вернулись на КП бригады только к вечеру, голодные и усталые. Сколько в тот день было хороших, поучительных встреч с бойцами и командирами!

Через неделю я получил поздравление с присвоением мне звания старшего батальонного комиссара.

В конце февраля на КП корпуса в Дубовик прибыли К. Е. Ворошилов и К. А. Мерецков. Н. И. Гусев пригласил нас с И. Ф. Глазуновым к себе с докладом. Мы, конечно, волновались, находясь рядом с такими крупными военачальниками. Выслушав доклад комбрига, К. Е. Ворошилов обратился к нам с такими словами: «Сознаете ли вы сами, товарищи, понимают ли ваши воины, как далеко вы забрались, как близко подошли к Ленинграду, чтобы помочь ленинградцам, умирающим от обстрелов и еще больше от голода и холода?» Дальше разговор шел о том, как важно добиться успеха. Тут же К. Е. Ворошилов дал указание представить нас с И. Ф. Глазуновым к награждению орденами Ленина. Увы, в последующей, резко осложнившейся обстановке об этом, видимо, забыли, а права награждать командиров и комиссаров соединений в то время командующие фронтами не имели.

К. Е. Ворошилов пробыл в Дубовике некоторое время. Это, очевидно, стало известно немцам, и они предприняли налет авиации, от которого пострадали не только наши боевые порядки, но и тыловые подразделения. От тяжелых ран погиб зам. командира бригады по тылу.

Конечно, в том, что мы не дошли до места соединения с Ленинградским фронтом, вины нашей нет (я имею в виду корпус, бригаду). Мы делали все, что могли, и даже больше того. Причина — не в нас. Мы держали оборону, вели разведку, не давали противнику снять свои части и перебросить их на другое направление. Я написал: «вели разведку». А вести ее становилось все труднее из-за потерь в ходе боевых действий. Но корпус, и его беспокойный командир Н. И. Гусев, и штаб 2-й ударной армии — все требовали достать языка. И вот она — удача, да какая! — офицер связи немецкого генштаба. Случилось это в конце марта или начале апреля, точно не помню. По какому-то вопросу, вероятно, о путях подвоза и эвакуации, я пригласил к себе командира отдельной саперной роты Тихонова. В беседе с ним я посетовал на то, что вот уже длительное время не можем добыть языка. В ответ на это он предложил мне подобрать поисковую группу из числа лучших коммунистов и комсомольцев роты. Я согласился, и мне были представлены старшина Пушкин и ефрейтор Ванюшин. Разработали план, провели наблюдение, создали группу обеспечения и выбросили их через передний край в тыл к немцам. Укрывшись вблизи пешеходной тропы, храбрецы пересидели там светлое время дня. Когда стемнело, подошли к самой тропе и стали ждать. Видят: идут двое, один горланит песню. По одежде определили — офицер в сопровождении солдата. Смелый бросок: охранника — ножом, пьяному офицеру — кляп в рот, и волоком, через передний край, к своим.

Начальник разведки, находившийся на нашем переднем крае, сразу же по телефону сообщил нам о «добыче». Я тут же приказал выслать навстречу конную упряжку, сидим с И. Ф. Глазуновым, волнуемся. И вот в блиндаж входят усталые, но счастливые разведчики и вводят немецкого обер-лейтенанта в ладной шинели офицера генерального штаба. Как оказалось, он привез награды, документы, приказы. По пути решил навестить своего друга. Встречу отметили изрядной выпивкой, в итоге — такой бесславный конец.