Хранительница его сокровищ - Салма Кальк

Сокол сел на лавку с противоположной стороны от подноса и передал Лизавете чашечку.

— Я ведь правильно запомнил, что вам — несладкий и со сливками?

— Верно, — улыбнулась она. — А какой предпочитаете вы?

— Откровенно говоря — любой. Я могу и со сливками, и без, и сладкий, и горький. Но чаще всего, конечно, в чистом виде — без сливок и сахара.

— Буду знать, — кивнула Лизавета.

— Скажите, госпожа моя, вам доводилось путешествовать?

— Конечно, — кивнула она. — Но, боюсь, наши с вами представления о том, как путешествуют, будут сильно разниться.

— Любопытно. А есть варианты? Нет, есть, конечно — сушей или морем, верхом или пешком, или в повозке. Как же доводилось путешествовать вам?

Лизавета задумалась.

— Наверное, это развитие идеи про повозку. Представьте себе такую повозку, которая магическим образом едет сама, без конной тяги.

— Вы ведь говорили, что в ваших краях нет магов?

— Их и нет. У нас не магия, у нас технология.

— Законы природы, которые изучены и работают на человека? — сощурился он.

— Примерно так, да. И мы путешествуем в разного рода повозках. Некоторые ездят по дорогам, некоторые по рельсам, а некоторые — летают по воздуху.

Так. Не увлекаться. А то ещё сочтут сумасшедшей или кем похуже.

— Посмотрел бы я на те, что по воздуху, — мечтательно улыбнулся Сокол. — А по воде? Я, знаете ли, предпочитаю суше воду, поэтому мне интересно.

— По воде тоже. Просто это дороже, чем по суше или по воздуху, вот я и не сразу вспомнила. Ну и вода просто не везде. Там, где я живу, есть озеро, но оно холодное. По нему ходят только летом, а лето у нас короткое. А вообще — у нас вокруг суша, много суши.

— Много? И сколько по суше до соседнего города?

— До маленького — полчаса. До большого — в одну сторону двенадцать часов, в другую — восемнадцать. В повозке, — усмехнулась она. — В быстрой повозке.

— В таком случае путешествие превращается не в преодоление стихии, а в какую-то императорскую трапезу, — рассмеялся он.

Она тоже рассмеялась — его смех был очень заразительным.

— Почему императорскую трапезу?

— А вы представьте — едет себе такой император. Давным-давно у нас были императоры. Едет в повозке. То есть его везут. Он сам не знает, как. Но даже за трапезой у него ничего не шатается и не трясется.

— Ну а что — мы вполне едим в путешествии. Но у наших повозок другие крайности — представьте себе пять дней в такой штуке.

— Путешествие в пять дней? Это маленькое путешествие, — улыбнулся он. — Если отсюда, то за пять дней мы только пересечём сухопутную часть Фаро и углубимся в Туррато.

— А до того города, о котором говорил господин Астальдо, сколько ехать?

— Декаду. Если всё хорошо, и дорогу не зальёт дождём. Вам вообще случалось путешествовать без повозки? Верхом или пешком?

— Верхом — нет, у нас так не делают. Верховая езда у нас развлечение, а не необходимость. Я научилась по случаю, и совсем немного. А пешком — давно, в юности. Вокруг нашего города лес и горы, тайга. Мы ходили в тот лес на несколько дней. И ещё за ягодой ходили, тоже в тайгу. И по берегу озера.

— Наверное, у вас красиво.

— Да, — кивнула она. — У вас тоже, но мои родные места нравятся мне больше, уж извините. Мы отправимся верхом?

— Да. Кони будут ждать нас на берегу, до берега нас доставят орденские лодки. Вы уверенно сидите в седле?

Лизавета фыркнула.

— Сижу — нормально. Ещё умею сама забираться в это ваше седло, с подставки. И ездила только шагом или рысью, и то в манеже.

И торжествующе на него посмотрела — на, выкуси. Чего нет, того нет.

Он нахмурился.

— Чему вас вообще учили-то? Только книги читать?

— Как вам сказать, — она посмотрела на него, как на пятиклашку, пришедшего на первый урок истории. — Диссертацию я, конечно, не защитила, но за свой диплом мне не стыдно. Я понимаю, что здесь в него только высморкаться, если не хуже, но извините, к таким поворотам судьбы меня никто не готовил.

— И… кто вы там, у себя? — осторожно спросил, и смотрит, сощурившись.

— Обычный человек.

В последний момент Лизавета не дала себе ответить «никто и звать никак».

— Или вы мне сказки рассказываете, или что-то не так.

— Всё не так, — любезно сказала она.

Звон часов с башни известил о том, что уже полдень, и начинается служба. Лизавета коротко извинилась и убежала знакомой уже дорогой — ещё не хватало из-за этого вот ссориться с Магнусом Амброджо.

Сокол разозлил — будут тут ещё всякие спрашивать, чему её вообще учили! Да много чему, и сама училась тоже, потому что надо было как-то деньги зарабатывать, пока Вадим более-менее встал на ноги со своим бизнесом.

С другой стороны, он прав — по здешним меркам, её не учили ничему. Здесь она именно что никто и звать никак. У неё нет никаких умений, которые были бы полезны, и за которые её стоило бы кормить и предоставлять ей крышу над головой. Кроме странного воздействия её крови на некоторые артефакты.

Это было удивительно, но несомненно — вчера карта изменилась. Значит, что-то в ней, всё же, есть. Значит, нужно не наглеть, а готовиться к путешествию. Значит, после службы нужно разузнать, кто и как здесь шьёт одежду, и где её вообще берут.

Ещё, конечно, хорошо бы понять, во что именно они верят и как. Так сказать, познакомиться с основами вероучения и мифологическим комплексом. Но задавать эти вопросы Магнусу Амброджо ей не хотелось. Его писклявый голос разносился по гулкому храму очень хорошо, и слушать его сверх этого не было никакого желания. В конце концов, сначала можно поговорить с той же Аттилией — о том, чему учат всех простых прихожан. А потом уже выяснять, что там есть ещё.

За мыслями Лизавета не заметила, что служба закончилась. Люди потянулись из храмины наружу, местные шли обратно в череду внутренних дворов, а одетые по-другому выходили через главный вход на улицу. Она подошла к тому самому входу, увидела мраморные ступени, небольшую площадку, пристань и тучу лодок на воде. Канал в этом месте был не особенно широк, и от лодочников требовалось некоторое искусство, чтобы развернуться в нужную сторону и уплыть, не потопив при этом соседей. Впрочем, никто никого не топил, с лодками все обращались много лучше, чем жители родного города Лизаветы — с машинами.

Она сощурилась на яркое солнце, бившее прямо в ворота храма, и ушла внутрь — в тень и к выходу наружу.

Оказалось, Аттилия её уже потеряла — когда не увидела знакомой фигуры среди тех, кто возвращался со службы. Увела в их комнату, попутно велела нести обед.