Чтение с листа - Елена Холмогорова

* * *

Как вместе сидели, он помнит, а вот как рассадили… Сколько раз за эти годы Людмила пыталась понять, с какого момента судьба ее повернулась так, что уже не поправить. И все, оказывается, искала не там. Думала, точка невозврата – когда провалила рисунок в Текстильный институт и вместо мечты, что станет она модельером, пришла прозаическая реальность «технолог швейного производства». Или когда замуж выскочила – взрослой быть захотелось – за эту пьянь перекатную, потому лишь, что первым позвал. И только теперь, сидя на балконе отеля и слушая бухающие звуки дискотеки, такие странные в кромешной черноте южной ночи, она поняла: тогда, в тот весенний день, когда обсыпанный перхотью, в вечных своих полосатых брюках, пузырящихся на коленях, географ по прозвищу Изотерма резким голосом взвыл: «Родина, Дударов, мне ваша болтовня вечная на уроке надоела. Скажу, чтобы вас рассадили, да подальше, в разные углы». И угрозу исполнил. Вот почему, оказывается, она так ненавидела Изотерму этого. Вовсе не за то, что мучил идиотскими контурными картами и каверзными олимпиадными вопросами. Ехидным своим козлиным голоском как занудит:

«А ну-ка, что это за озеро, как оно теперь называется, скажите-ка мне. Слушайте в оба уха. Оно до XIII века имело другое название и по нему проходили важные торгово-транспортные пути. Один из них соединял страны Балтики и Ближнего Востока, а другой имел важное военно-стратегическое значение в годы Великой Отечественной войны».

И вот она все перезабыла, а это помнит: Ладожское озеро, в старину – озеро Нево, по нему шел путь «из варяг в греки», а в ленинградскую блокаду – «дорога жизни».

Но что ей с этого знания, когда она сидит одна на балконе под чужим черным небом в серебряный звездный горошек и хочет закурить, хотя бросила пять лет назад, когда от дочери сбежал муж, и она поняла, что теперь ее здоровье нужно пищавшему в коляске Кирюше…

А тогда их болтовня только-только начала обретать смысл: он сел с ней рядом в автобусе на экскурсии в Абрамцево, один раз почти до самого дома проводил. А в зимние каникулы пригласил на каток в сад Баумана. Правда, еще и другие ребята собирались, но пришли только они с Русланом. В раздевалке он встал на колени и стал учить ее туже завязывать коньки, подтягивая шнурок после каждой дырочки, и его рыжие волосы были так близко от ее лица.

Теперь ей надо было крутить головой, чтобы увидеть его рядом с толстухой Надей, и никакого литературного и человеческого смысла не имело это соседство, как и ее собственное с сереньким, стертым Володей Шапошниковым.

А Изотерма с вечной присказкой «Слушайте в оба уха» опять тянул свои нескончаемые бессмысленные головоломки: «А что это за… остров пухоходцев»?

И что ей та Аляска, когда на два этажа выше с балкона смотрят на море (ее-то номер подешевле, с видом на дорогу) двое, прожившие вместе целую жизнь, как теперь говорят, состоявшиеся, может быть, пьют вино, а может быть, уже легли в постель. Вместе…

Людмиле в тот момент наивно, но непреложно казалось, что останься они тогда за одной партой, без всякого сомнения она, она сейчас бы была с ним в том мире, где мужчины и женщины загорелые круглый год, где горные лыжи и Лазурка, массажисты и косметологи, из багажника вынимают пакеты «Азбука вкуса», а из бумажника золотые банковские карты. Дело было вовсе не в деньгах – в несправедливости. Самое забавное, что его жена была симпатична Людмиле, она вела себя просто и даже немного смутилась, когда Руслан с гордостью упомянул, что в своей фирме она «старший партнер». А сам он со своим экономическим образованием оказался «в нужное время в нужном месте», теперь в правлении крупного банка.

Спросили о работе и ее. Она с самого утра, с того момента, как прошел первый шок, готовила ответ. Перебирала слова: «конструктор», «модельер» – хоть это и было неправдой (в трудовой книжке значилось «швея-мотористка»), звучало по-советски. Решила – «дизайнер». Дизайнер в сфере рекламы. Врать ей было несложно: словоохотливая заполошная начальница всех держала в курсе общих проблем. От нее же требовалось одно – безукоризненно ровная строчка, иначе при надувании изделие корежилось. А пронумерованные детали ей подбирал мастер, кроили закройщицы, вычисляли и чертили конструкторы, рисовали художники, ткани подбирали технологи. И все они в служебной иерархии стояли выше Людмилы. Зато на ее стороне был относительно свободный график «сделал дело – гуляй смело».

Для пущей важности рассказала она за вечерним чаем, как недавно выполняли они срочный заказ – подарок к юбилею какому-то генералу – надувную межконтинентальную ракету «Тополь-М» в натуральную величину. Украсить сад на даче. И был это секретный заказ, поскольку им доставили подробные чертежи, чтобы все было точь-в-точь. Вот они пыхтели! А еще заказчики спрашивали, не может ли кто из мастериц вышить бисером икону Святой великомученицы Варвары, чтобы прикрепить к какой-нибудь важной детали, поскольку она – небесная покровительница ракетных войск стратегического назначения. Про семейное положение тактично молчали, но она сама выдала домашнюю заготовку, мол, давно вдова. Было это не вполне враньем, поскольку стороной слышала, что пьянство несколько лет назад свело-таки ее бывшего благоверного в могилу. Они сочувственно покачали головами.

Утром так мучительно было встретить их на пляже… Хорошо, что они уехали на три часа на катере кататься, заранее была куплена экскурсия. Людмила тоже на нее облизывалась, но – блажь, и так разорилась на отеле, хоть и бронировала давно, сейчас стало бы куда дороже. На душе было погано, как будто ей протянули конфету, а когда она стала разворачивать фантик, дернули за незаметно привязанную ниточку – и бумажка в руке, а конфетки нету… В голове крутились школьные воспоминания, казалось, давно и надежно упрятанные в пыльный чулан. Вот кому она обязана – это трудовичке. Такая пампушечка, нелепая в своих вечных кудряшках, рюшечках, кружавчиках, но научила всему – и готовить, и вязать, а главное – шить. И как-то незаметно, играючи. Странно, что у нее не было семьи, – готовая жена и мать. Людмила хотела на выпускном ей подарить цветы, а то физкультурников и трудовиков за учителей не держат, но в последней четверти она исчезла, говорили, не то переехала, не то болеет. И на выпускной не пришла.

Кирюша капризничал, нудил, что его друзья (он говорил «все») еще на неделю остаются, а Людмила радовалась, что завтра они должны уезжать, что Руслан появился только вчера и не испортил поездку целиком. Хотя возвращаться в Москву ей совершенно не хотелось. В будни, когда после работы забирала Кирюшу из детского сада, вечера были им наполнены, а по выходным квартира превращалась в «мертвый дом», она даже оставляла радио включенным, чтобы звучал в ее стенах человеческий голос. Про «Записки из мертвого дома» им литераторша рассказывала, хоть из Достоевского в программе было только «Преступление и наказание». И Людмила на всю жизнь запомнила про «перемену участи». Оказывается, на каторге люди озверевали не только от физических лишений и страданий, но не в меньшей степени от тягучей однообразной жизни. Они могли прямо в остроге совершить новое преступление, только чтобы началось следствие, их куда-то повезли, и пусть потом будет еще хуже – в этот момент все неважно, лишь бы сломать монотонность и бесцветность. Как точно! У нее много раз так бывало, и сейчас опять накатило. Море было тихое, синее, и, хоть она понимала, что это не так, люди под зонтиками казались беспечными и счастливыми. А ее счастье темной точкой проступало на горизонте – катер возвращался с морской прогулки.