Чтение с листа - Елена Холмогорова

…На обратном пути ей пришлось торчать два с лишним часа в аэропорту – задержка рейса. Загорелая толпа неуловимо отличалась от той, на море. Движения стали резкими, в глазах пряталось раздражение – мыслями они все уже были дома, в буднях и заботах. И Вета решила поступить назло всему: принять ожидание как подарок, два лишних и притом последних, самых сладких часа отдыха. Не задумываясь и не считая оставшейся в кошельке валюты, она выпила кофе в одном кафе и съела мороженое в другом, в дьюти-фри купила бирюзового цвета шарфик и долго перебирала всякие сувенирные безделушки, готовая позволить себе любую, на которую упадет глаз. Но так ни на чем и не остановилась.

Московская квартира в первую минуту показалась ей маленькой и убогой. Всяк сверчок знай свой шесток! Сюда бы машину стройматериалов да Перикла с Ахиллесом на пару недель… Но уже через час, готовя омлет на кухне, где могла бы всё делать с закрытыми глазами, она радовалась, что наконец дома.

А бирюзовый шарфик как по заказу подошел к серьгам и кулону, которые через шефа передала ей хозяйка белоснежной виллы.

Облегчения не наступало даже ночью. Вета заворачивалась во влажную простыню, но не успевала заснуть, как она уже высыхала от ее горячего тела, и опять пекло, душило. Спасение было на работе – кондиционеры исправно гнали холод и, несмотря на предупреждения о простудах и даже воспалениях легких, все упорно нажимали и нажимали на заветную кнопочку, пока не доходили до самой ледяной струи. А вот в метро и дома, вечером и в выходные был сущий ад. У Веты на антресолях нашелся допотопный вентилятор – хоть какое-то колебание воздуха. Она пыталась отогнать мысли о прохладе увитой плющом дачной террасы, но они и зимой все эти годы ее не отпускали, что уж говорить о жаре. Хотя, если честно, там сейчас едва ли не хуже, чем в Москве. Уже проходили такое, в семьдесят втором.

Вета вынула из холодильника бутылку воды (велели не пить ледяного, но кто же слушается!), солнце пробивалось сквозь серую мглу, и впереди еще целый вечер. Невыносимо… Она накинула сарафан и опять, как вчера, спустилась на улицу, судорожно глотнула раскаленное марево и нырнула в подвальчик скверной кафешки с непонятным в глубине московских Черемушек именем «Утопия». Всплыло из филологического прошлого, из курса «зарубежки» про Томаса Мора (как раз попался на экзамене): «несбыточная мечта», «место, которого нет» и в то же время «благословенная, идеальная страна». Да, это сейчас было идеальным местом: тихая музыка, а главное – прохлада. С трудом найдя свободный столик, Вета заказала, конечно же, мороженое – в такую жару не располнеешь.

Ковыряя ложечкой клубничный слой, из-под которого проглядывал кофейный, Вета размышляла, как долго прилично сидеть с этой вазочкой, больше ничего не заказывая. Она обожала мороженое, но мама считала его вредным, как все сладкое, а потому дома оно бывало нечасто. Однажды они с отцом (Вета так и не вспомнила, по какому поводу) попали в центр, на улицу Горького. Было ей лет двенадцать, и отец вдруг сказал: «А давай пойдем в кафе-мороженое?» Вета аж подпрыгнула от восторга. И вот подошли они к кафе «Север», а на двери объявление «Закрыто на учет». Вета чуть не расплакалась, а отец пошутил: «Представляешь, мороженое учитывают, учитывают, а оно течет, течет…» и в утешение купил ей эскимо на палочке.

Папа к жаре был привычен – десять лет прожил в Средней Азии, да и потом часто ездил туда в командировки и всегда, даже зимой, привозил перевязанные стеблями тростника дыни, истекавшие соком, когда в них вонзали большой нож с потемневшей деревянной рукояткой.

Вете показалось, что официантка уже покосилась на опустошенную вазочку, проходя мимо, и она заказала кофе с эклером, хотя ей совершенно ни того, ни другого не хотелось. Из командировок папа присылал фототелеграммы – забытый сегодня вид связи. Были они трех, кажется, размеров: узкие полоски, прямоугольники пошире и большие – почти в тетрадный лист. Такую он прислал только однажды, когда Вета получила аттестат зрелости, как раз, кстати, в прошлую жару в семьдесят втором. Отец растрогался, что у него такая взрослая дочь, вот уже школу кончила, и целый напутственный трактат сочинил. Вообще, сложись жизнь по-другому, быть ему гуманитарием, а не инженером-мелиоратором. В отличие от мамы, он Вету от филфака вовсе не отговаривал. Почерк у него был мелкий, странно детский, школьный, как в прописях, только у буквы «д» закорючка смотрела вверх, и строчки ползли вслед за ней.

Утром по дороге к метро, хоть и рано, но пекло и мгла, Вета вдруг почувствовала, что чем-то отличается от других прохожих. Господи, на улице бал-маскарад, большинство в белых или голубых масках, но попадаются зеленые, сиреневые и даже розовые. А молоденькие девушки бегут – цок-цок на каблучках – рот прикрывают пестрыми косыночками, а на глазах огромные темные очки.

В метро чуть не задохнулась на пересадке. Как мучительны в духоте даже вроде бы приятные запахи духов. Хоть противогаз надевай! И засмеялась. Вспомнила, как на перемене в учительскую вдруг влетел преподаватель военной подготовки отставной майор Сунгоркин – и к ней, тогда только вышедшей на работу:

– Елизавета Николавна, мне срочно нужны сведения о размерах противогазов вашего и тех, кто с вами будет эвакуироваться!

Она остолбенела. Война?!

А он, словно фокусник, разжал кулак, и в нем оказался сантиметр:

– Прощения прошу, Елизавета Николавна, но обязанность моя измерения произвести. Я аккуратно. Прическу не попорчу.

И тем же ловким цирковым жестом обвил ленту вокруг ее головы.

– Надо же, такая вы миниатюрная, – у него это вышло, как «маникюрная», – а размерчик не нулевой, как я думал, а первый. А уж членов семьи сами измерьте. Я вот вам памятку вручу. И завтра мне доложите.