Утонченный мертвец - Роберт Ирвин

– Каспар, не надо! Просто мы еще недостаточно хорошо знаем друг друга. Мне нужно время. А у нас оно есть, у нас впереди целая вечность. Прояви терпение, не торопись, чтобы ничего не испортить.

– А разве секс что-то портит?

– Господи, этого я и боялась. Каспар, прости меня. Когда я согласилась ехать с тобой в Париж, для себя я решила, что все у нас будет. Я имею в виду, постель. И ты купил мне билет, и за все заплатил, и вообще… Ты прости меня, дуру. Не знаю, что на меня нашло. Просто мне кажется, что сейчас это будет неправильно.

– Что будет неправильно?

– Не знаю. Я уже окончательно запуталась. Я не знаю.

– Ладно, ложись и перестань дрожать. И, пожалуйста, не плачь. Я тебя не укушу и не буду тебя насиловать.

Она с сомнением посмотрела на меня и прилегла на самый краешек кровати. Я придвинулся ближе к ней.

– Смотри, но руками не трогай, – сказала она.

И все-таки, несмотря ни на что, еще оставалась возможность, что ее «нет» означало «да». Может быть, ей хотелось, чтобы ее принудили к близости. Может быть, это был мнимый отказ, чтобы успокоить ее совесть или же спровоцировать меня на роль господина и повелителя? Как бы там ни было, я вожделел ее с такой силой, что у меня самого уже не было никаких сил.

– Кэролайн, что ты хочешь? Скажи. Что мне для тебя сделать? Для тебя я готов на все.

Она смотрела на меня очень серьезно.

– Правда?

– Если ты сейчас скажешь, чтобы я отрубил себе правую руку, я ее отрублю, не задумавшись ни на секунду.

– Я прошу лишь об одном: чтобы ты не настаивал с сексом сегодня. Не торопи меня, ладно? И, конечно же, я не хочу, чтобы ты отрубил себе правую руку. Она такая хорошая.

Она взяла мою руку и поцеловала в ладонь. Потом долго молчала, пристально глядя мне в глаза, и сказала:

– Но если ты говорил серьезно, тогда я хочу, чтобы ты сделал со мной то, что Нед делает с Феликс. Оближи меня всю. Если, конечно, тебе это будет приятно.

Я перебрался в изножье кровати и принялся облизывать Кэролайн ступни. Потом она перевернулась на живот, и мой язык заскользил по ее ногам. Она явно играла со мной в ту ночь, хотя я так и не понял, что это была за игра. Она играла моим желанием и в то же время, мне кажется, испытывала себя – насколько ей хватит решимости ему противиться. Пока я облизывал ей ноги, она рассеянно листала «Похотливого турка» из коллекции Хорхе.

– Восхитительно, – сонно пробормотала она, когда мой язык добрался до ее бедер, но когда он коснулся кружевного краешка трусиков, и я уже собирался стянуть их с нее, она перевернулась на спину и села, подтянув колени к груди.

– Ты испорченный гадкий мальчишка. – Она улыбнулась. -Но я тебе разрешаю меня обнять. Пока я засыпаю.

Я обнял Кэролайн и лежал, прижимая ее к себе и наблюдая за тем, как сон отбирает ее у меня.

В то первое утро в Париже я проснулся, разбуженный собственным криком. Я забыл предупредить Кэролайн, что такое случается со мной постоянно, и она испугалась, и набросилась на меня сверху, и прижала к кровати, словно я был каким-то припадочным, и меня надо было держать, пока не пройдет приступ, но потом, когда я ее успокоил, она улеглась на мне поудобнее и принялась перебирать волоски у меня на груди. Нам не хотелось вставать с постели, потому что погода в тот день совершенно не радовала. В квадрате окна виднелись крыши соседних домов, как будто накрытые промасленной тканью, окна, словно затянутые мутной пленкой, сумрачные дворы и унылые голуби – все такое же серое, как перламутровый тусклый свет того хмурого утра. Облака опустились, казалось, до самой земли, и я процитировал Кэролайн афоризм Малькольма де Шазаля: «Если бы не было тени, свет не смог бы кататься верхом на предметах, и солнцу пришлось бы ходить пешком».

Выходить не хотелось, и мы предпочли бы остаться дома, но в тот день нас ждали к себе Элюары. Настроение у Кэролайн было странным: не настолько подавленным, как у меня, но мне почему-то казалось, что ей неспокойно, и хочется бросить все и бежать без оглядки. Она действительно убегала, спасалась. Вот только вместе со мной или же от меня?

Идти было не близко, и последние два-три квартала мы буквально бежали, чтобы не опоздать к назначенному часу. Поль угостил нас анисовым ликером и тут же завел разговор о войне в Испании. Поскольку Нед не признавал политику, мы в «Серапионовом братстве» не особенно интересовались гражданской войной. Однако в Париже только о ней и говорили. Франко остановили на подступах к Мадриду, но все понимали, что это лишь временная отсрочка, и республиканское правительство перебралось из столицы в Валенсию. Элюар задавался вопросом, что в такой ситуации делать писателю или художнику. Чем он может реально помочь силам освобождения и прогресса? Потом мы сели обедать, и разговор перешел на менее серьезные темы. Нюш спросила, как мы с Кэролайн познакомились. Выслушав нашу историю (историю любви уж точно не с первого взгляда), Поль на полном серьезе высказал мысль, что это была гениальная идея, и что, пожалуй, ему тоже стоит пройтись по Парижу с завязанными глазами – чтобы лучше увидеть город. Пришло время прощаться. Мы договорились о следующей встрече. Кроме того, поскольку мне надо было увидеться с Андре Бретоном по одному деловому вопросу (который никак не касается этих ан-ти-воспоминаний, и я, поэтому, не буду вдаваться в подробности), Поль согласился представить меня лидеру сюрреалистов, хотя к тому времени они с Бретоном общались уже не так тесно, как прежде.

Мы целыми днями бродили по городу, исследуя Париж по канонам сюрреализма. Мы не пошли в Лувр (кладбище мертвого искусства). Мы не стали смотреть Триумфальную арку (торжество милитаризма). Мы далее не приближались к Эйфе-левой башне (монструозный, вульгарный кусок арматуры). Взявшись за руки, мы гуляли по улицам в откровенно немодyых arrondissemenls*, заходили в неприметные магазинчики и тихие кафе. Если мы забредали в тупик, мы всегда доходили до самого конца и только потом возвращались обратно; если нам попадалась лестница, мы обязательно поднимались по ней или спускались. Если статуя на площади стояла с поднятой рукой, словно указывая направление, мы шли туда.

Всякий раз, проходя мимо букинистической лавки, мы останавливались ненадолго, и я делал быстрые зарисовки. Кэролайн внимательно рассматривала витрины швейных мастерских и магазинов готового платья, и иногда заходила внутрь и беседовала с работницами ателье или с кем-нибудь из начальства. Ей хотелось побольше узнать о парижской моде. Когда мы гуляли, она то и дело указывала на платья, проходившие мимо, и распознавала изделия известных модельных домов: Скьяпарелли, Вионне и т.д.

До приезда во Францию она считала, что французский придумали садисты из министерства образования, чтобы мучить несчастных английских школьников. Теперь же она с изумлением обнаружила, что это живой, настоящий язык, на котором говорят настоящие люди. У нее был хороший французский, хотя, может быть, чересчур правильный. Я сам говорил по-французски достаточно бегло, но как-то коряво, и у меня в речи постоянно проскальзывали жаргонные выражения, которых я набрался за полгода в Марсельской тюрьме.