Лихое время - Олег Петров

И много времени спустя Бизин не мог себе объяснить, какого хрена он принял тогда придурковатого Витьку с четверкой нобелевских лошадей. Деньги не ахти какие, да еще на троих делить. Но главного конокрада в этом деле – Филю-кабана – не выдал. Дал унести ноги. И еще придурку Витьке пригрозил: если хоть словечко ляпнет – удавят в каталажке, как кутенка.

С другой стороны, – куда ж было деваться: грязи копытами намесили к воротам и во двор. Но Филипп с Гохой-депутатом якшается, чего-нибудь придумают, а ему, Бизину, как главному пострадавшему во всей этой истории, некоторое время на нарах перекантоваться и нелишне: ореол страдальца возвышает, авторитету среди уголовного сброда прибавляет заметно.

…Когда крепко собранная из лиственничных плах, схваченных толстыми полосами железа, дверь ухнула за спиной и лязгнули запоры, Бизин у порога не промедлил.

Степенно произнес здравицу «чесной компании» и столь же степенно прошествовал в дальний, по левую руку, угол под «решкой» – толстой решеткой, которой было забрано высоко расположенное, но довольно обширное окно камеры. С ходу сумел Алексей Андреевич, которому шел уже шестидесятый год, произвести на арестантов впечатление бывалого тюремного сидельца.

Слева, на крайних к окну нарах, сидел, скрестив руки-ноги, крепкий угрюмый мужик. Как и все обитатели камеры, он с интересом глядел на нового постояльца Читинской тюрьмы.

– Эхе-хе, – пробормотал Бизин, опускаясь на нары рядом с бородатым крепышом. Повернул лицо к окну, – эхе-хе, знакомая картинка в клеточку…

Хозяин «шконки» выжидающе смотрел на шустрого старичка, прищурив один глаз – бельмастый. Бизин же небрежно отодвинул лежавшую на нарах ватную тужурку мужика, огляделся. Сузив глаза, поманил к себе нескладного паренька с ближнего к двери конца нар. Тот подошел с довольно удивленным видом.

– Чегой-то припарился я с дороги. – Порывшись в тощей котомке, Бизин протянул пареньку потемневшую оловянную кружку. – Нацеди-ка, малый, старику водицы испить.

А после наконец-то удостоил хозяина «шконки» вниманием.

– Как звать-величать тебя, мил человек? Откуда будешь?

– Ну, Баталов я. Коськой кличут… Читинский, с Кузнечных рядов…

Бельмастый с удивительной готовностью отвечал объявившемуся в камере старичку.

– Константин, значит… – Бизин обеими руками принял из рук вернувшегося от дверей паренька полную кружку, неторопливо отпил пару глотков. – Говоришь, с Кузнечных? Стало быть, про Филю-Кабана слыхивал? Аль ни разу спиртишком не баловался?..

– Ха! Покуда могем, скопцы ли чо ли! – расплылся в кривом оскале мужичок. – Это дело мы завсегда, едрить тя, уважим… Филя, говоришь? Не с Новых мест?

– Он самый, – кротко кивнул Бизин. – Навроде племянничка у меня…

– Завсегда рады, – протянул грязную пятерню Баталов, уважительно глядя на старичка.

– Ты это, Константин, – словно не замечая протянутой руки, деловито распорядился Бизин. – Уважь старого человека, переберись, будь добр, наверх, а то устал я чего-то от суеты всей этой… Андреичем меня кличут, так и остальному народу можешь передать…

Баталов степенно кивнул, тут же перекинул свой немудреный скарб на верхние нары, с чувством явного превосходства оглядел затихших в ожидании дальнейшего развития остальных обитателей камеры, коих общим числом набиралось шестнадцать душ, хотя размеры их тюремного обиталища позволяли безболезненно разместиться здесь еще дюжине-другой заключенных. Так что, сидельцам воздуха хватало вполне.

Располагались арестанты на двух ярусах дощатых нар вдоль обеих стен. Середину камеры занимал длинный стол с двумя лавками, у входа на стене громоздилась грубо сколоченная, некрашеная полка с жестяными и оловянными кружками и мисками, рядом – полутораведерный медный, с прозеленью на боках, бачок с водой. В левом от входа углу распространяла свои «ароматы» деревянная параша.

Устроившись под «решкой», Бизин не только занял самое лучшее место в камере, но и продемонстрировал тем самым ее обитателям знание тонкостей векового опыта тюремного быта.

В вонючем, сыром, а еще, как правило, переполненном каземате расположение у окна позволяло в полной степени наслаждаться потоком свежего воздуха. Это благо было и остается самым весомым для арестантов, определяет их уголовный статус. Естественно, отсюда «пляшет» и размещение в камере. Кто в уголовной иерархии повыше, тот и к «решке» поближе.

Бизин медленно оглядел камерный сброд.

По-другому собранную здесь «публику» он не оценивал.

Чуть ли ни физически исходившее от Бизина презрение остальные сидельцы воспринимали с понятием – как знак его принадлежности к уголовной верхушке – повидавшим виды уркаганам, для которых «туза поймать» – то есть заработать каторгу за тяжкое преступление – обычное дело.

Вот взорвала бы камеру – откройся – правда: что старикан – чистый фрайер, комедь ломает!

Не мотало появившегося в камере «блотяка» по этапам и пересыльным тюрьмам, не стачивались до кости увесистыми кандалами руки и ноги, не метался он, Бизин, на серых тюфяках тюремных лазаретов в тифозном бреду и не кайлил на каторге. Стопроцентный фрайерок! Не нюхал параши и тюремные «паркеты» не топтал!

Да, и в сам-деле не было ничего этого у Бизина. Но много лет назад, по молодости, дражайший Алексей Андреевич тюремного быта повидал предостаточно, правда, со стороны. Благополучным наблюдателем.

3

Юные годы Бизин провел на Карийских золотых промыслах.

На всю огромадную Российскую империю гремела каторга на забайкальской речке Каре. Здесь отец Лешеньки Бизина, Андрей Фомич, человеком слыл уважаемым – в горных мастерах заправлял. Золото на карийских приисках добывали для государевой казны каторжане. Так что нагляделся сын горного мастера. Довелось побывать невольным свидетелем множества жестоких сцен издевательств над серыми, изможденными узниками, вблизи познакомиться с бытом и нравами царской каторги.

По должности Бизин-старший принадлежал к старшим чинам администрации каторги, входил в круг местного «благонравного обчества» наряду с горной интеллигенцией – инженерами, маркшейдерами, а также офицерскими чинами тюремной стражи.

Правда, нравы каторжного края были таковы, что понятие «интеллигенция» больше относилось к ругательным и пугающим. В детских воспоминаниях Бизина-младшего крепко засела фамилия горного инженера Разгильдеева, настоящего тирана Карийских промыслов. Рассказывали, что однажды его даже приняли при дворе Его Императорского Величества, и Разгильдеев самолично обещал царю добывать ежегодно по сто пудов золота, ежели дадут ему побольше дармовой рабочей силы – казенных преступников.

Желаемое получал исправно – этапы регулярно доползали до приисков. Исправно и Разгильдеев отсылал в Северную Пальмиру золотишко. Обещанное царю-батюшке исполнял ревностно, днем и ночью, попустившись какой-либо личной жизнью. Это и была его жизнь – расхаживать среди каторжан, заявившись на тот или иной карийский прииск, с плетью-трехвосткой, в кожаные концы которой был вшит свинец. Бил и уродовал каждого подвернувшегося ему на беду рабочего-каторжанина, в коем видел нерадивость или, хуже того, злой умысел. Большинство фамилий забитых им до смерти несчастных время стерло, но осталось на приисках кладбище в сотни безымянных могил, прозванное в народе Разгильдеевским.