Уральская копилка - Владимир Павлович Бирюков

и Кирды, а также тяготевшие к Тече села: Сугояк, Нижне-Петропавловское (в просторечии «Нижна»), Верхтеча и Бродокалмак. К описанию Нижне-Петропавловского приложен ряд очерков о людях села и в отдельной тетради — об организаторе земской больницы враче А. С. Меньшикове.

В отдельных очерках представлена экономика села. Тут освещены все стороны хозяйственной жизни Течи и всех ее окрестностей: базары, ярмарки, кредитная кооперация, ремесленничество. Здесь же очерки на темы: «Трудоустройство семьи», «Работа по найму», «Жилищная рента», «Земельная рента», «Имущественные отношения».

Четыреста девятнадцать рукописных страниц посвящено очеркам быта — целый этнографический трактат!

Наибольшее внимание автор уделил характеристике своих земляков, многим из них он посвятил отдельные очерки. Тут и представители крестьянской массы, и местная служилая интеллигенция старого времени. Крестьянам посвящено семьдесят три очерка на 856 страниц — пятидесяти мужчинам и двадцати трем женщинам.

Какое же разнообразие типов: и «справные» мужички, и середняки, и беднота! И местные разночинцы: земский начальник, следователь, учительница, а также духовенство, которое до революции играло в общественной жизни далеко не последнюю роль.

С большой теплотой автор описывает женские типы, привлекшие к себе внимание то задушевностью натур, то трудолюбием, то своим отношением к окружающим и значением для них.

В довершение очерков о людях Течи — 143 страницы воспоминаний автора о своих родителях, братьях, сестрах и любимой тетушке, о своем детстве и бытовой обстановке семьи.

Заработок родителя-дьячка был не ахти каким, и семье приходилось жить пополам с бедностью.

«Взять наш домик, состоявший из кухни и горницы. Он, даже в пору, когда от семьи «отпочковались» два старших брата и старшая сестра, был тесен. Зимой спали в горнице на полу вповалку от наружной стены ее до внутренней, смежной с кухней: в средине родители на перине, а по флангам мы, дети, на кошмах, которые на день с подушками убирали в кухню на полати. Одеяла были только у родителей, а у нас, детей, — шубы, тулупы, пальто. Зато летом была благодать: расползались по сараям, завозням и спали в коробах, на телегах на тех же кошмах, что и зимой, но с подстилкой под них свежего ароматного сена…

…Спишь и сквозь сон чувствуешь, что около тебя кто-то пыхтит и норовит нарушить твое ложе; открываешь глаза и видишь, что какая-либо красуля или пеструля, проходя из пригона в ограду, старается вырвать кусок ароматного сена из-под кошмы, на которой спишь…»

С любовью вспоминает Василий Алексеевич друзей своего детства — домашних четвероногих и птиц.

Еще одна группа очерков отдана Камышловскому духовному училищу. Надо сказать, что эта духовная школа резко отличалась от бурсы, описанной Помяловским или Маминым-Сибиряком. Учителя здесь были культурными и гуманными, понимавшими задачи педагогической работы, заботливо относились к ученикам.

О Камышловском училище В. А. Игнатьевым написаны очерки: «Начало моего учения в Камышловском духовном училище», «Наступление на «бурсу», или «Кикимора» отступает», «Учение и быт бурсаков», «Родимые пятна старой бурсы в нашем училище», «Игры наших бурсаков», «Отдельные замечательные явления и события в жизни бурсы» и другие.

Шестьсот тетрадных страниц отведены очеркам о Пермской духовной семинарии. Открывает эту серию очерк «Старая Пермь» с двумя главками: «Город» и «Кама». Далее следуют очерки, посвященные ученикам, «служителям», педагогам.

Об одном из них, Василии Яковлевиче Струминском (впоследствии член-корреспондент Академии педагогических наук), В. А. Игнатьев вспоминает: когда он учился во втором классе семинарии, весной 1905 года, в первый день после пасхальных каникул, при входе в класс В. Я. Струминского ребята приветствовали его словами: «Христос воскресе!» и получили в ответ: «Разве?» Это в духовной-то семинарии по адресу одного из основных догматов христианства!

Бурсу мы знаем по очеркам Помяловского, семинарию — по воспоминаниям Воронского и других, а духовную академию пока никто еще не описал так подробно и интересно, как уралец В. А. Игнатьев. Ему довелось учиться в Казанской академии.

«До Октябрьской революции, — пишет он, — в России было четыре духовные академии: Петербургская — при Александро-Невской лавре, Московская — при Троице-Сергиевой лавре, Киевская — при Киево-Печерской лавре, и Казанская — сама по себе, без присоединения ее к какому-либо монастырю. Вследствие этого у Казанской академии был и внешний вид отличный от других академий: те входили в ансамбль других монастырских строений, а Казанская академия имела свой, независимый от других строений внешний вид — она строилась по плану, подсказанному только целями, ради которых она появилась на свет божий, как независимое учебное учреждение».

Своеобразен был и состав студентов. Кто только не учился тут: грузины, осетины, молдаване, украинцы, белорусы, черногорцы, болгары, конечно, русские из самых различных губерний, и даже японец, по имени Михей Иванович Накамура, окончивший Токийскую православную духовную семинарию.

Описывая студентов, автор разделил их на три категории: «монахи и монашествующие», «студенты из белого духовенства» и «светские студенты». Особенно велик первый очерк, в котором рассказывается о небольшом мирке принявших монашеское пострижение и ведших себя совсем по-иному, чем остальная масса.

Много страниц в воспоминаниях об академии отведено преподавателям — о каждом в отдельности, а среди них встречались очень интересные типы.

Заключают воспоминания очерки о разных памятных случаях из жизни академии: «Посещение Григорием Распутиным Казанской духовной академии», «Самоубийство эконома академии» (на почве растраты казенных средств), «Всеношная на монгольском языке», «Хорошо усвоивший философию В. И. Несмелова», «Кружок Валентины Филипповны Накаряковой (и ее судьба)», «Memento mori» (помни о смерти) — о сравнительно частых случаях смерти студентов, и «Хор студентов».

Следующий цикл очерков носит название «Пути и перепутья моей жизни и педагогической деятельности». Тут и «Год работы в Бугурусланском реальном училище (1913—1914 уч. г.)», и «Полтора года жизни и работы в Перми», и «Годы жизни и работы в Белоруссии», где автору довелось пробыть семь лет.

Особо интересны «Годы жизни и работы в культурных учреждениях Верх-Исетского металлургического завода».

С октября 1923 года и по август 1938 года автор работал на ВИЗе в профессиональных учебных заведениях, познакомился и подружился с молодежью завода, с рабочими и тепло описал их в своих очерках. Рассказав о том, при каких условиях создалась и стала работать школа ФЗУ, о первых ее деятелях-педагогах и инструкторах, автор более подробно останавливается на одном из заведующих — Михаиле Васильевиче Чистякове, который сумел спаять дружный коллектив учителей и инструкторов. Много сделал и для учеников: ввел горячие завтраки, бесплатный проезд на трамвае для тех, кто жил далеко от школы и т. д.

Значительный интерес для историка народного образования представляют «Очерки по истории профессионально-технического образования на Верх-Исетском металлургическом заводе в советское время». Здесь можно найти страницы, посвященные школе фабрично-заводского ученичества в годы восстановления и начала реконструкции завода (1922—1930 гг.). Здесь есть главы: «Школа в 1922—1924 годах», «Завод и школа в 1925—1930 годах»,