Сытый бунт. "Грязное белье" оппозиции - Алексей Челноков

Рос Петя тщедушным, болезненным мальчиком. Такие обычно становятся объектом для издевок одноклассников. Успеваемость никакая, перешел в следующий класс – и слава Богу. Связался с дворовой шпаной, едва дотянул до окончания восьмилетки. После поступил в медучилище, но как-то справил с компанией сверстников праздник 9 Мая, взломав отдел заказов – «икорочка, коньячок, шампанское», – и пришлось уйти в профессионально-техническое училище на курсы автослесарей. И вскоре произошел случай, когда в обычном подростке, пусть и трудном, впервые явственно проступили черты будущего «солдата удачи».

Однажды получил стипендию, вспоминает Малышев, купил бутылочку винца, выпил с ребятами и пошел погулять в парк (на дворе была весна). Там ребята ездили на велосипеде, попросил их дать покататься. Меня послали подальше, и когда я сбросил пацана с велосипеда, все – а их было больше десяти – набросились, избили. Я пришел домой, умылся, подумал и вернулся в парк. По дороге прихватил металлический прут. С ходу приложил одного этим прутом, а всем остальным приказал лечь на землю. Сказал: «Считаю до трех, не успеете встать, буду бить». Сначала считал медленно, потом все быстрее и быстрее: мне нужно было сильно их побить, очень сильно, чтобы не смогли меня догнать. И, наверное, перестраховался: когда уходил, ни один и не пытался подняться с земли.

Состоялся суд, на котором присутствовали все двенадцать пострадавших от побоев подростков. Малышев прошел судебно-психиатрическую экспертизу, признан вменяемым и приговорен к трем годам лишения свободы и двум – отсрочки. Через два года сочли, что осужденный «встал на путь исправления», ибо к административной ответственности ни разу не привлекался, – и судимость с него сняли.

Жизнь поехала по накатанной колее. В 1988-м окончил ПТУ. Армии успешно избежал – судимость помогла. На общественных началах работал инструктором верховой езды. В 1989-м женился, с будущей женой познакомился случайно, на конюшне – она любила лошадей. Как и многие в те перестроечные годы, интересовался политикой, недолго числился в «Демократическом союзе», но в конце концов примкнул к националистическим группировкам. «Я – русский и старался найти русских, национальную основу».

Жена Малышева была дочерью журналиста-международника Алексея Батогова, издававшего антисемитскую газету «Воскресенье». Малышев жил в доме тестя, в котором частыми гостями были многие лидеры националистических движений Москвы. Так судьба свела его с председателем одного из ответвлений «Памяти» Константином Смирновым-Осташвили. Вместе ходили на «патриотические тусовки», устраивали митинги, распространяли пропагандистскую литературу. Вместе грозили «жидовствующим борзописцам» на скандально известном вечере в Центральном доме литераторов. Разразившийся затем скандал, как помните, завершился для Осташвили тюремными нарами и за несколько месяцев до его освобождения – петлей.

«Я был уверен, – говорит Малышев, – что Осташвили намеренно убили, и решил: пора кончать с тусовками и обычной патриотической говорильней, надо заниматься делом». К этому времени его семейная жизнь дала трещину – «женой она была хорошей, но не сложилось». В один из апрельских дней 1992-го Малышев, как обычно, утром ушел из дома. Но по дороге на работу вдруг свернул на вокзал и купил билет до Одессы. Жене позвонил: «Уезжаю воевать в Приднестровье».

В Тирасполе Малышева сначала включили в отряд коммунистов, который дислоцировался в городе. Напросился на «передовую» – месяц охранял мост через Днестр в Бендерах. С конца июня – уже в составе спецподразделения территориально-спасательного отряда Приднестровья – находился в Дубоссарах. Был дважды контужен взрывами мин.

«Зачем, – спрашиваю его, – тебе нужно было участвовать в боях? Ведь ты в армии не служил, даже с оружием обращаться не умел».

Да, до Приднестровья, говорит Малышев, я держал автомат лишь один раз – на школьном уроке по начальной военной подготовке. Но профессиональным военным стать несложно. Большого ума не надо – нажимать курок, почти любой через два месяца может стать хорошим солдатом. Только чтобы выжить на войне, не надо сразу лезть в пекло. Первый раз я брал «языка» так. Наша спецгруппа переправилась на правый берег Днестра, где проходила передовая румын (так Малышев окрестил молдаван). Солнце уже зашло, мы ползли вдоль невысокой изгороди, за которой горел костер, а вокруг него сидели молдавские полицейские. У кого-то из наших не выдержали нервы – бросил гранату.

От взрыва кострище разметало, стало темно. Исход решали секунды: «быков» гораздо больше, опомнятся и перестреляют нас, как баранов. Пришлось, не раздумывая, браться за нож. До сих пор в ушах стоит хруст, с которым вошел штык в грудь моего первого врага…

В Москву Малышев, сам о том не подозревая, приехал профессиональным наемником. Попытка вернуться к прежней жизни не удалась. На 4-й день по возвращении устроился на работу, а на 6-й узнал: жены у него больше нет – суд расторг их брак, пока он воевал. В его доме остановились приятели из Санкт-Петербурга, с которыми он познакомился в Приднестровье. Их профессия «защитников интересов славян» на этот раз понадобилась в раздираемой междоусобными войнами Югославии. Перед отъездом его познакомили с неким Ястребовым, занимавшимся отправкой русских волонтеров в Сербию под видом туристов.

7 декабря 1992 года Малышев был в Белграде. В тот же день его отправили в Вишеград. Поначалу он не понимал, почему к нему, добровольцу, так пренебрежительно относятся. Спрашивает о контракте, который, по словам вербовщика Ястребова, должны подписать чуть ли не в первый день, а сербские командиры в ответ сердятся, поворачиваются спиной. Оказалось, Ястребов обманул и сербов, и русских. Ему поручили сколотить отряд из 60 человек, заплатив авансом за каждого по 500 немецких марок. (Доверили, потому что он одно время проводил у югославского посольства в Москве голодовку протеста). Идейный аферист, прежде чем исчезнуть, завербовал только 20 человек, да и те не получили причитающейся суммы. Малышев, по его признанию, пересекал границу с рублем в кармане.

Контракт Малышев все-таки заключил – задним числом, спустя два месяца после приезда в Югославию. Русским добровольцам положили 180 немецких марок в месяц, семьям павших на поле брани обещали 1000 марок единовременной помощи и 100 пенсионных – ежемесячно. «Спонсорами, – сказал Малышев, – были негосударственные коммерческие фирмы или местные скупщины, то есть общины».

Отряд русских добровольцев РДО-2, которым командовал покойный Михаил Трофимов, из Вишеграда перебазировали в Прибой. Оттуда через два месяца перебросили под город Пале, в двадцати километрах от Сараево. Добровольческий отряд, по словам Малышева, входил в состав регулярной сербской армии. Основная его задача – патрулирование прифронтовых территорий и охрана сербских селений. Однако часто русские участвовали и в совместных боевых операциях против боснийских мусульман. Распорядок был таков: три дня на передовой, три – отдыха. Жили в брошенных домах.

– Воевали мы хорошо, – рассказывает Малышев, – сербы были нами довольны. На акцию шли человек 60, из них русских – 10-15, остальные сербы. Акцию провели, смотришь – все русские рядом, а 50 сербов разбежались кто куда. Это считалось нормальным. Наш отряд всего из 20 бойцов был ударной силой, наводил ужас на мусульман.