Самодержавие и конституция - Кирилл Соловьев

Согласно этому Положению, отныне больше всего депутатов в Думу должны были посылать не крестьяне, а землевладельцы (то есть помещики). Сократилось представительство от Кавказа и Польши. Утрачивали избирательное право жители Средней Азии, а также удаленных территорий Сибири и Дальнего Востока. Городская курия была поделена на две, что обеспечивало права наиболее состоятельных горожан. Особые права получили губернаторы, которые теперь могли делить избирательные съезды в зависимости от имущественного положения или конфессиональной принадлежности избирателей. Это открывало дополнительные возможности для административного произвола. В соответствии с Основными государственными законами, новое Положение о выборах должна была утвердить Дума, но было очевидно, что ни эта Дума, ни созванная согласно прежнему закону новая, в силу своей оппозиционности, такое Положение о выборах не утвердят. Тем не менее император имел право распустить Думу по своему усмотрению, и он это сделал, одновременно приняв новое Положение о выборах и назначив новые выборы в Думу. Фактически закон был нарушен. По этой причине роспуск Второй Думы и назвали Третьеиюньским переворотом (coup d’état).

Среди правых это событие вызвало восторг. В их клубе разливали шампанское, а 4 июня в том же самом «Дононе» В. М. Пуришкевич и П. Н. Крупенский «кутили на радостях с пьяным „ура“ за государя». Кадеты не радовались, но вполне оценили значение события. Ф. И. Родичев в эти дни ощущал себя так: «Точно меня сбросили на двор с 5-го этажа… Жив, но оглушен и ничего не чувствую».

Тогда кадеты многого не знали. К июню 1907 года уже не стоял вопрос о реформе избирательного законодательства. Альтернатива была иная: сохранить или не сохранить законодательную Думу. Уже в эмиграции, в 1929 году, Крыжановский сообщил Коковцову о намерениях императора, которые вполне могли обрести силу закона: «После издания закона 3 июня 1907 года был составлен на случай его неудачи новый, гораздо более радикальный проект, а именно о совершенном упразднении Государственной думы с разделением Европейской России на области с образованием в каждой из них областного земского собрания… Общегосударственное законодательство сосредоточилось в Государственном совете, несколько измененном в его составе».

Годы, когда П. А. Столыпин возглавлял правительство, преимущественно пришлись на время работы Третьей Думы. Ее избрали в соответствии с новым законом, и состав народного представительства существенно изменился по сравнению с предыдущими созывами. Наиболее влиятельная фракция принадлежала «Союзу 17 октября» (у них было 154 депутата из 442). Это был думский центр. Все три председателя Государственной думы были октябристами: это Н. А. Хомяков (1907–1910), А. И. Гучков (1910–1911), М. В. Родзянко (1911–1912).

Первый председатель Третьей Думы Н. А. Хомяков поначалу вызывал симпатии и слева и справа. Сын отца-основателя славянофильства А. С. Хомякова, крестник Н. В. Гоголя и сам славянофил, он был прирожденным барином, ленивым и добродушным, при этом остроумным и язвительным. Он не боялся быть собой, высказывать точку зрения, которая шла вразрез с точкой зрения собственной партии. Правда, он плохо разбирался в Наказе, однако, что делало ему честь, не стеснялся этого факта, открыто консультировался с руководителем канцелярией Я. В. Глинкой. Правые смеялись над этим, что смущало скорее Глинку, чем Хомякова. Председатель успокаивал своего сотрудника: «Плюйте на это. Ведь ясно, для чего вы сидите. Не для того же, чтобы мне чесать затылок». В ноябре 1907 года октябристы долго уговаривали Хомякова баллотироваться в председатели. Он опасался, что не найдет во фракции серьезной поддержки. Так в итоге и случилось. Глинка отмечал, что сами октябристы «топили» Хомякова. Один из видных членов фракции Н. П. Шубинский стоял у президиума, указывая на Хомякова, и громко говорил: «Давно пора переменить». Товарищ секретаря Думы Н. И. Антонов стучал по пюпитру, выражая недовольство председателем. Лидеры партии хотели видеть в председательском кресле А. И. Гучкова.

Поначалу председательская работа хорошо давалась Гучкову. Глинка свидетельствовал, что он ведет «заседание очень хорошо, точно дирижирует большим оркестром, его „молодцы“ Лерхе, Крупенский и другие все время бегают к нему с донесениями о настроении фракций, о принятых решениях. Чувствуется сила. Зал спокоен». Гучков умело вел прения, выделяя главное, отсекая все лишнее и не позволяя ораторам говорить не по существу. «При докладе он очень ловко дает понять, что обстоятельства дела уже ясны и не требуют дальнейших пояснений, и заставляет вас, таким образом, переходить или к следующим доказательствам или предметам подлежащим обсуждению». Председатель мог исподволь влиять на решение того или иного вопроса. В марте 1910 года Гучков задержал обсуждение законопроекта о Финляндии, распорядившись не раздавать его депутатам до обсуждения в Общем собрании.

Правда, впоследствии столь благоприятное впечатление от Гучкова померкло. Он с явным трудом сдерживал наиболее пылких думских ораторов. Громкие разговоры и беспрестанный шум продолжались, несмотря на его бесконечные замечания. Все это имело свои печальные последствия: «Разнузданность нравов и языка в Государственной думе с трибуны и с мест в настоящее время не знает пределов. Систематически проявляется неуважение как к самому учреждению, так и по отношению друг к другу. Государственная дума входит в поговорку, когда поднимается беспорядок или шум начинают, в обществе и на улице говорят: здесь не Государственная дума, я вам не член Думы».

При Гучкове многое изменилось в отношениях между думским руководством и министрами. Вопреки сложившейся традиции, он предпочитал беседовать с руководителями ведомств в министерском павильоне, а не у себя в кабинете. Многие заседания Думы Гучков не посещал. Вместо этого он писал записки министрам на листочках крошечного формата. Он писал их так много, что, по свидетельству того же Глинки, было совестно перед курьерами. Приходилось придумывать иные способы пересылки сообщений. Например, записки передавались через дежурного чиновника особых поручений при премьере или же через личного секретаря председателя Думы. Гучков и Столыпин перезванивались несколько раз в день. Председатель нижней палаты часто выполнял роль посредника между Столыпиным и различными общественными группами, организовывал встречи председателя Совета министров с делегациями из провинции.

Гучков занял пост председателя, рассчитывая на тесное сотрудничество с императором. Однако этот расчет не оправдался. За время их недолгого общения отношение царя к Гучкову резко ухудшилось. Сперва беседы императора с председателем Думы носили весьма доверительный характер. Так, в ноябре 1910 года они обсуждали самый широкий круг проблем, явно не входивший в сферу компетенции нижней палаты. Они говорили о внешнеполитических вопросах, Николай II рассказывал о своей недавней встрече с германским кайзером. Гучков, в свою очередь, жаловался на беспорядки в морском и военном ведомствах. Эта беседа имела практические последствия. На следующий день император вызвал к себе военного министра В. А. Сухомлинова, сообщил ему о замечаниях Гучкова, предлагая на них отреагировать. Гучков не сдержался и рассказал о своих победах Совету старейшин Думы. В результате слова Николая II стали достоянием широкой гласности, будучи даже опубликованными в газетах. По мнению Савича, именно тогда высочайшая оценка Гучкова радикально изменилась. Впоследствии Сухомлинов в докладах императору регулярно подчеркивал вмешательство Гучкова в дела армии. Император же в ответ называл бывшего председателя Думы «подлецом» и не возражал против того, чтобы эти слова дошли до Гучкова. Встречи с ним он считал предосудительными, а одному из министров прямо говорил, что «Гучкова мало повесить».