Беседы палача и сильги - Руслан Алексеевич Михайлов

лицу и одежде, а под ногами беззвучно сминались и лопались змеящиеся длинные корни.

— Без факелов туда никак нельзя — прохрипел Нимрод Ворон, снимая крышку с зажатого в развилке дерева бочонка — Вот ведь оно как… а раньше туда было и без света хаживал, чтоб прогнать очередного глупого мальчишку, решившего доказать, что он не трус… Берите факелы. Берите каждый по два. Так оно спокойней будет…

* * *

Пещера встретила нас не зияющим темным зевом, чего я подспудно ожидал, а каменной кладкой, что заложила неровности входа, обрамляя деревянную дверь. К двери вела каменистая дорожка, что оказалась удивительно сухой в этом влажном и чавкающим грязью под ногами месте. Хрустнув мелкими камнями, что застряли в покрывшей подошвы моих сапог корке грязи, я с большой задумчивостью обвел взглядом то, чего уж точно никак не ожидал — дверь была подперта двумя толстыми бревнами, а внизу укреплена булыжниками. При свете запаленных факелов и масляной лампы, выхваченные из темноты укрепления вызывали странную тревожность.

Для чего все это?

Неужели стремящиеся доказать свою храбрость мальчишки могут навредить пещерным захоронениям? Или там внутри стало так опасно, что Нимрод Ворон приложил немалые усилия, дабы не допустить подобного?

Взглянув на напряженное лицо сильги, что повернулась боком к заложенному входу и держала ладонь на рукояти меча — я и не заметил, что она взяла его с собой, отвязав от седельной сумки — я вдруг осознал, что и бормочущий что-то Нимрод и Анутта боятся совсем иного. Если я глядел на могильную пещеру с недоумением и накопившейся за день усталостью, то они смотрели с великой настороженностью и… страхом.

И этот страх был мне очень хорошо знаком. С таким вот закаменелым выражением лица на меня смотрят забившиеся в угол смертники, когда я вхожу в их камеру, неся с собой свернутую красную веревку. И они смотрят так на меня по простой и веской причине — я несу с собой боль и смерть.

Оживший Нимрод, поставив звякнувшую лампу на мокрый каменный выступ, принялся откидывать камни и оттаскивать бревна, продолжая что-то сердито бормотать. Вроде как он ругал самого себя за трусость и малодушие, костеря последними словами и называя глупой трусливой овцой. Мы с сильгой остались стоять на месте — работы тут немного, и мы предпочли поднять факелы повыше, что явно принесло Нимроду облегчение. Наконец последний камень был отброшен и, немного помедлив, отшельник взялся за вырезанную из дерева ручку, набрал полную грудь воздуха…

— Теперь я вижу, что тебе нельзя туда, Нимрод Ворон — удивительно спокойный, звучный и чистый голос сильги заставил Нимрода застыть нельзя.

— По… почему же?

— Окажи милость своему израненному разуму… не входи боле внутрь этой пещеры — ответила ему девушка, отводя факел в сторону и с шелестящим звуком извлекая из ножен меч — Покинь Скотные Ямы Буллерейла и не возвращайся даже за забытой вещью, какой бы важной для тебя она ни была. Уходи прямо сейчас.

— Но…

— Не волнуйся за нас, друг мой — улыбнулась девушка и вновь она показалась мне гораздо старше своих лет — Но бойся за себя. Ты не чувствуешь, но охраняющий твой разум злой остервенелый пес слишком устал оборонять свои владения. Я поняла это лишь сейчас…

— Мне страшно — вдруг признался калека, проводя по лицу изуродованной рукой — Но я не настолько малодушен, чтобы оставить вас на пороге этого… проклятого места. А оно проклято! Поверьте!

— Я знаю — кивнула сильга — Знаю. И ты не малодушен, Нимрод. Ты изранен, но не видишь своих ран, что открылись зияющими дырами, как только ты взялся за ручку этой двери. Хватит же пререкаться. Ночь уже началась, а мы все устали. Скажи, как нам отыскать нужную могилу — и уходи.

Замерший Нимрод взглянул сначала на меня, стоящего позади всех и держащего над головой трескучий факел, затем перевел взгляд на сильгу, на ее меч с тонким и слишком уж легким обоюдоострым лезвием и, коротко кивнул, торопливо заговорил, от спешки глотая окончания слов. Не по-мужски спешно протараторив необходимое, он хрипло откашлялся, сцапал с выступа светильник, склонил непокрытую голову в коротком поклоне сильге и, зыркнув на меня, забухал облепленными грязью ногами по тропе, уходя прочь. Он скрылся за искривленными больными деревцами и влажный воздух принес его каркающие слова:

— Будьте осторожны! Там зло! Защити вас Лосса!

Эти слова остались мной почти незамеченными — все мое внимание было сосредоточено на опущенном к земле клинке сильги. Такого меча мне видеть не приходилось. Узкое тонкое лезвие из серебристого металла вышло из рук мастера. Не могу и представить себе сколько стоит подобный меч, что хранился в столь невзрачных старых ножнах. Еще сильнее меня поразили сквозные отверстия в клинке со вставленными в них прозрачными продолговатыми пластинами. Цветными пластинами. Трепещущий свет факелов проходил сквозь эти пластины и бросал на камни и грязь причудливые цветные всполохи. По земле бежали яркие разноцветные зайчики, чей бег замедлялся и ускорялся в зависимости от покачивая клинка в руке сильги.

С моих губ сорвалось, казалось, давно забытые слова:

— Чистосвет, Чистосвет подари ты нам конфет…

— Мальчишки сбегаются к праздничным процессиям Чистосвета — улыбнулась девушка, приподнимая меч выше и заставляя цветные зайчики перебежать на отсырелую дверь.

— И добрые сестры Лоссы раздают им пригоршни разноцветных леденцов — отозвался я, невольно погружаясь в воспоминания детства — Я любил кислые зеленые и красные фруктовые. От зеленых немилосердно сводило скулы… А еще были желтые медовые.

— Вкусное лакомство — лучшая приманка — кивнула сильга — Приманка настолько сильная, что не полностью порабощенный волей кхтуна ребенок может кинуться к звенящей шумной процессии за своей толикой вкусности. Там на него упадет разноцветный свет глэвсов… и слабый кхтун погибнет на месте, а тот, что посильнее, покинет свою жертву и бросится бежать…

— Погоди… так веселая раздача леденцов, звон бубенцов, громкие песни, танцующие сестры Лоссы… весь этот праздник света и радости…

— У сестер Лоссы много уловок — улыбка сильги потускнела, а затем вовсе исчезла, сменившись печальной усмешкой — И они хорошо знают свое дело. А ты знал, что в этих леденцах не только безобидные патока и мед? Там еще и толика особого отвара…

— Отвара?

— Если кхтуну удастся удержать свою жертву от того, чтобы ринуться на звон колокольчиков, ему не удастся избежать своих друзей, что обязательно притащат полные карманы липких леденцов…

— Да — подтвердил я, делая шаг к двери — Мы грызли их с хрустом! Куда там белкам с