Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

Мне казалось, что я и сам задыхаюсь. Что это мне не хватает воздуха… время от времени на меня нападали приступы судорожного кашля. Впрочем, я действительно был болен, кололо в боку, голова кружилась — от раны или от начавшегося воспаления легких. Возможно, у меня был жар… не знаю. Мне было не до того сейчас.

— Ланс, — прошептал мой друг в промежутках между хрипами, — завтра ты дойдешь… до Баллареги. Ты должен… обязательно.

— Завтра я найду какой-нибудь транспорт. Лошадь или скар. Или машину. И мы поедем, — пообещал я. Действительно — это был единственный приемлемый вариант. Арни не дойти самостоятельно.

Сейчас, при свете костра, его лицо уже не выглядело так страшно, как днем. Днем — светящиеся огромные глаза в черных провалах, на восковом, мертвенном лице, еще и со ссадинами. Сейчас он выглядел почти нормально. И даже, казалось, почти не задыхался, так, губы судорожно вздрагивали… И хрипы стали тише — на самом деле это значило, что дышать ему становилось все труднее.

Он не задохнется, подумал я. Умирают от другого… не справляется сердце, кровь становится ядовитой.

Верю ли я в то, что завтра удастся найти повозку, скар или хоть что-нибудь? Что Арни сможет сделать хоть шаг? Хотя бы подняться?

К утру ему всегда становится хуже.

— Ты бы поспал, Ланс… что толку сидеть.

Я ничего не отвечал… спать. Это сказать хорошо — спи. Как только закроешь глаза, так забываешь обо всем, и боль подступает. Такая, что хочется встать и залезть на ближайшее дерево. Она, конечно, и так не легче…

И вся ночь впереди. Самое страшное во всем этом — вся ночь впереди. Это хуже боли, хуже страха за себя и за Арни. Великий Цхарн, что бы я ни отдал за то, чтобы приблизилось утро…

— Ничего, — сказал я, — ничего… мы переживем, Арни. Только эту ночь как-нибудь бы пересидеть. А утром мы найдем что-нибудь. Обязательно найдем, вот увидишь. Завтра будем в Баллареге. Она ведь уже рядом. А там — или найдем квиринца этого, или уж нас возьмут. Эту ночь бы только пересидеть.

— Да… да… — выталкивал Арни сквозь хрипы.

А потом он вдруг начал шептать.

— Помнишь, Ланс, я летом еще сочинял… стих… и не закончил… не понял, про что, почему… я сегодня последнюю строфу сочинил… я закончил… прочитать тебе?

— Давай.

И он стал читать мне свое стихотворение. Читал он ужасно, выдавливая слова из глотки, шепотом, глотая окончания. Но я помнил текст, мне оно тогда еще понравилось… у Арни бывает такое, он угадывает в стихотворениях то, что только еще произойдет. А последняя строфа мне просто в память впечаталась.

Я и до сих пор ее помню.

Вот это стихотворение, прочитанное Арни в темной ледяной яме у тусклого огня, осенней страшной ночью.

Мне к державности, доблести, святости

Не дано добавить ни йоты.

Мне б в ночное — коней на лугах пасти…

Что ты шепчешь, мой милый, что ты?

Не вершить нам геройских подвигов,

И фанфарный гром поднебесный

Не для нас. И потомки во мгле веков

Не помянут эпитетом лестным.

Хоть и молодо, да не зелено.

Что за осень — лучи да звоны.

Что за степь нам с тобой постелена,

Что ни ночь, то марш похоронный.

Жизнь была коротка, уходить пора.

Ни следа, ни дыма, ни весточки.

Нынче низко летают ласточки,

Здравствуй, смерть, ты моя сестра.

Милый брат, прощай, тяжело дышать.

Помни, да не плачь обо мне.

Как державу ни жаль, смерть не будет ждать.

С ней уйду на луга сторожить коней.

Потом мы, кажется, забылись… или это только я забылся — не то сном, не то бредом. Я просыпался, видел измученное лицо Арни, страшный черный взгляд… Угли тлели, и не было сил разжечь костер снова. Холод так сковал меня, что пошевелиться было невозможно. И еще я страшно устал. Я хотел начать двигаться, что-то делать, разжигать огонь, но тут же обнаруживал, что проспал еще какое-то время. Арни навалился на меня, и еще поэтому мне было трудно шевелиться. Каждая его дыхательная потуга отдавалась в раненой моей руке.

К утру, когда начало рассветать, Арни умер.

Я знал, что нужно сжечь его. Или хотя бы закопать, как раньше делали. Я это понимал, разумеется. Так же, как понимал то, что мне никогда, ни за что с этим не справиться. Даже если бы у меня была настоящая лопата.

Я задержался рядом с ним. Забросал тело ветками и листьями, как мог. Просто посидел рядом.

Я чувствовал, что нужно еще что-то сделать. Может быть, как в старые времена, прочитать молитву. Но я никаких молитв не знал. И я прочитал еще раз стихотворение Арни, последнее, которое он закончил вчера.

Как державу ни жаль, смерть не будет ждать.

С ней уйду на луга, сторожить коней.

Потом я подумал о Таро. Жаль, что хотя бы вот так не удалось попрощаться с ним. Как это плохо, как неправильно, как ужасно, что он остался лежать там один.

Потом я подумал, что нужно идти. И вдруг ужасающе отчетливо понял, что ведь вот сейчас придется оставить Арни. Худое, длинное тело хорошо было видно под листвой, и даже лицо было видно немного. Он еще здесь… еще здесь. И вот сейчас мне придется оставить его и идти.

А зачем идти? Сесть здесь, рядом с ним… остаться… хватит того, что мы бросили Таро. Мне одному все равно не нужен никакой Квирин, вообще ничего мне не нужно. Теперь как будет — так и ладно. Сдохну — ладно, возьмут — пускай. В самом деле…

Только вот если меня не найдут… это же и следующую ночь так же мучиться. Нет, еще одной такой ночи… да то, что не пережить — ладно. Я и не хочу переживать. Просто это хуже смерти. Не смогу я… не смогу. Прости, Арни, но я не смогу больше с тобой сидеть.

Да и ты ведь далеко уже. Это ведь только кажется, что вот это нескладное, тощее тело — это и есть ты. Ты — где-то в другом месте. В Саду Цхарна или, скорее, в преисподней… или, может, ты теперь увидел Бога, если Он есть, конечно. Может, это просто оправдание моего малодушия, бессердечия, предательства… да, Арни, я предатель, говорил я, выбираясь из ямы. Я предатель, я бросил тебя — пусть мертвого, но оставил одного, хотя четко понимал, что не надо, нельзя оставлять. И предал я тебя только потому, что очень уж боюсь боли. Боюсь следующей ночи. Даже страх одиночества, страх остаться без тебя — слабее этого страха.

Едва я выбрался и зашагал по направлению к Баллареге, одиночество и в самом деле на меня навалилось снежным комом. Пока тело Арни было рядом, я этого не чувствовал. Видимо, совсем у меня крыша поехала — но все время казалось, что пока тело рядом, то и Арни еще здесь. Он просто как бы спит. Если заблокировать в памяти тот простой факт, что Арни не проснется никогда, и что надо учиться теперь жить без него… то как бы и все хорошо.