Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

— Ох, никогда не подозревал в тебе скрытого садизма, — простонал Арни.

— Дурак, для тебя же стараюсь… хочешь, чтобы все загноилось? — буркнул я. Свою мокрую рубашку я просто выжал и повесил сушиться на краешек нар.

Нас не трогали до утра. Но мы не то, чтобы очень хорошо спали. Арни стало хуже ночью. Я присел было к нему, посидел немного, но он сказал:

— Какого черта… ты же не поможешь… ложись, хоть поспи.

Он был прав. Помочь я не мог, развлечение ему никакое не требовалось. Я заснул, потом проснулся и лежал, слушая дыхание Арни. Иногда хрипы как будто прекращались, и я знал, что это значит — совсем плохо. Значит, он уже совсем не может выдохнуть. Если он начинал хрипеть, звучало это страшно, но я понимал, что хрип — признак жизни, все-таки воздух проходит через сжатые бронхи. Однажды Арни позвал меня.

— Ланс…

Я вскочил, бросился к нему. Дыхания почти не было слышно, это значит — он дышал на пределе.

— Ланс, скажи им… боюсь… прости, боюсь я,– Арни, кажется, плакал. Как до сих пор эта простая мысль не пришла мне в голову? Откуда им знать, что у Арни астма, они же не врачи, будут они к его дыханию прислушиваться. Я слетел с нар, забарабанил в дверь. Через минуту примерно дверь приоткрылась. Заспанный охранник уставился на меня.

— Ты чего? По башке захотел?

— Послушай, — я старался говорить как можно убедительнее, — у этого парня астма. Он уже несколько дней задыхается. Ему совсем плохо. Вызови, пожалуйста, врача или фельдшера! Пожалуйста, а то ведь он умрет.

— Иди ты, — охранник захлопнул дверь.

— Ладно, ничего, — пробормотал Арни еле слышно. Но я снова постучал. Подождал, потом постучал сильнее. Дверь снова раскрылась.

— Ты хочешь, чтобы он умер прямо тут? — спросил я.

— Да сдохните хоть все, хвосты обезьяньи! — сказал охранник и попытался закрыть дверь. Я в отчаянии подставил ногу. Даже заметить не успел, когда он поднял дубинку и замахнулся — только искры из глаз полетели, и я оказался на полу.

Когда я пришел в себя и сел, потирая шишку на лбу, дверь снова приоткрылась.

— И запомни, дерьмо мула, если ты еще раз постучишь, вы оба отправитесь в карцер, ясно?

Я ничего не ответил, но охраннику, видимо, этого хватило.

— Не надо, Ланс, — сказал Арни, — не надо, все обойдется… прости. Я чего-то испугался.

Наутро Арни стало чуть-чуть лучше, по крайней мере, на тот свет он уже не собирался. Я под конвоем вынес парашу, принес ведро чистой воды. Потом нам притащили что-то вроде завтрака — кусок хлеба и несладкий чай.

Арни, повеселевший и слегка оправившийся, сидел на нарах по-турецки и поглощал завтрак. Уже лучше, подумал я, вчера он и повернуться не мог без стона. Впрочем, что я… сам недавно это пережил. На второй день всегда лучше. А раны поверхностные, синяки — это не страшно.

После завтрака вошел охранник, не ночной, незнакомый, и вызвал.

— Номер 128б-218.

Я покорно встал, протянул руку. Охранник отсканировал номер, показал дубинкой в коридор — проходи, мол. Я оглянулся на Арни. Чем он мог мне помочь? Или я — ему? Он медленно поднял руку — пальцы, сжатые в грязный, окровавленный кулачок. Держись, мол.

… Охранник привел меня в какой-то совершенно незнакомый кабинет. Здесь сидел Хранитель, но рангом повыше, чем вчерашний. Ничего так, симпатичный даже дядька. Охранник застыл за моим табуретом.

Хранитель устремил на меня взгляд и некоторое время изучал мое лицо.

— Двести восемнадцатый, — сказал он наконец, — ну что ж… ваша история мне известна. Ваш приятель убит… слушай-ка, объясни мне, зачем вам понадобилось бежать.

Я молчал, собираясь с мыслями.

— Вам не хватало чего-нибудь? — спросил он, — я сделал запрос в вашу общину и ничего не понял. Передовики, образцовые ребята… в чем дело-то?

Интересно, это такой новый прием — притворяться «своим дядькой»?

— Куда вы бежали?

— В Балларегу, — я выдохнул.

— Зачем?

— У нас там родственник… то есть не у нас, а у Таро. Ну, который погиб. Он обещал, что этот родственник нам поможет, документы новые сделает, мы в столице будем жить. Адрес я не знаю, — поспешно добавил я, — имя тоже… Когда Таро погиб, мы думали сдаться, но так получилось, что…

Хранитель долго молчал, изучая мое лицо.

— Мы не убивали никого, — добавил я, — у меня был пистолет, но патронов не было. Арни… ему очень плохо. Двести двадцатый, — пояснил я, — у него астма. Пожалуйста, направьте его в больницу. Пусть ему хоть укол сделают. Ведь нас теперь судить будут, да?

Зачем я ему все это говорю? Сейчас потащит ведь на качалку, выяснять имя мифического родственника. Или Арни будет допрашивать, но Арни тоже должен сообразить, что нельзя говорить ничего о Квирине.

— Почему вы решили бежать? — спросил вдруг Хранитель, — мне просто интересно, почему?

Я медленно выдохнул.

— Наш старший воспитатель… у нас в общине украли секретные документы. И он подумал на нас. Нас хотели судить как шпионов. Но это неправда.

Может быть, это не следовало говорить… я уже не знаю, что можно говорить, чего нельзя.

Я посмотрел на Хранителя. Странно, мне показалось, во взгляде его мелькнуло что-то вроде жалости. И понимания. Или это у меня галлюцинации начинаются?

— Иди, двести восемнадцатый, — сказал он холодно, — я связался с вашей общиной. Вы поедете обратно. Иди.

Меня привели в камеру, а минут через пять забрали Арни. Примерно через полчаса он вернулся, сильно повеселевший и — удивительно! — его больше не сопровождали тяжелые свистящие хрипы. Он дышал совершенно нормально.

— Великий Цхарн, — он сел на свои нары, — какое это счастье, как это чудесно — когда можно просто нормально дышать! Ланс, честное слово, ты так много теряешь в жизни. Когда после приступа снова можно дышать, это… это ни с чем сравнить нельзя!

— О чем тебя спрашивали? — поинтересовался я.

— А меня не на допрос брали. Я был в больнице, мне укол поставили, видишь? — Арни показал свежепроколотую дырку на тыльной стороне кисти.

Значит, мне все-таки не показалось… Хранитель и вправду оказался «нормальным дядькой».

Нам принесли обед, а через некоторое время велели собираться, даже сообщив, куда именно — на поезд, отправляться в Лойг, где с нами и разберутся. Руки нам оставили свободными, слава Цхарну, мы вышли во двор и влезли в закрытый фургон вместе с двумя охранниками. Фургон долго трясся по дороге, остановился, мы вылезли и почти сразу оказались на перроне. Здесь, вероятно, нас должны были передать Дорожной Охране. Пока мы остановились у какой-то опоры в ожидании поезда.

Народу было немного, практически совсем не было. Нас ведь должны были везти не в пассажирском составе, и сейчас мы стояли в грузовой части вокзала. Я где-то слышал, что к грузовым поездам часто прикрепляют спецвагоны, вот в таком, видимо, нам и предстояло ехать. Слева перрон был пуст, справа стоял товарняк.