Жизнь бабочки - Жанна Тевлина

Наташа сказала:

– Ты можешь успокоиться, потому что так говорить невозможно.

Он с трудом заставил себя промолчать. Наташа присела на краешек стула напротив него.

– Антоша, ты вообще можешь допустить, что чего-то не понимаешь?

– Да уж как не допустить. Я, оказывается, ничего не понимаю.

Она вздохнула.

– Значит, не можешь допустить…

Градов поднял глаза. Поразительно, как она была похожа на тестя. Раньше он этого не замечал. Нет, не внешне. Тут он всегда знал, что она папина дочка. Но по-человечески он никогда не ассоциировал ее с отцом. Даже такое в голову не приходило. Наташа была сама по себе, и в этом была ее прелесть.

– Нет, все-таки странно, что ты мне ничего не сказала…

– Но ты же ничего не слышал!

Она так громко закричала, что он испугался, что проснется Аленка. Показал ей пальцем на дверь. Она немного сбавила тон.

– Антоша, ты ничего не слышал, и не видел, что вокруг происходит.

– Давай ты тоже успокоишься и объяснишь конкретно.

– Давай…

Она очень разволновалась и говорила быстро, будто боялась, что их прервут.

– Это же хаос, Антоша… Мы все куда-то катимся… Мы превращаемся в свиней… Ты же всегда все понимал! Что с тобой случилось? Ты как глухонемой!

– А что я могу сделать?

– Ничего ты не можешь сделать! В том-то и дело! Но надо же спасаться, надо ребенка спасать…

Градов поморщился:

– А в Америке одна сплошная надежность и справедливость…

– По-всякому… По-всякому…

В ее голосе появились знакомые дидактические нотки. Так всегда бывало, когда обозначалась конкретная тема обсуждения.

– Поверь мне, у меня нет никаких иллюзий. Но ты понимаешь, там есть все. И плохое и хорошее. И там уже мы выбираем, а не нас пасут, как овец.

– Кто тебе все это сказал?!

– Но это же очевидно, Антоша! И Проскуряковы и Самойловы там устроены по специальности. Понятно, их никто не устраивал, но если человек сам хочет, он может найти свою нишу.

– Допустим, что это так. Но есть еще что-то другое…

– Ну, что, например? Ностальгия?

По большому счету, что-то такое он и хотел сказать, но теперь это звучало пошло, а главное, он сам не мог сформулировать, что его мучает. Было что-то, чего он стеснялся и никогда не мог понять до конца. Десять лет назад, в начале девяностых, одни проводы шли за другими, и каждый раз, когда он узнавал об очередном отъезде, наваливалась тоска, отчаяние и бессилие, как будто он провожал людей на тот свет. Хотя здесь могли годами не видеться. И еще он ловил себя на том, что завидует этим людям. Завидует их легкости. Он никак не мог понять, как они не боятся идти на сознательную ломку себя. Что такое там есть, что окажется ценнее их самих? Он бы много отдал, чтобы заразиться такой же одержимостью, но у него ничего не получалось. Он убеждался в этом каждый день. На днях был у родителей, и мама рассказала, что Валечка, их соседка по площадке, переехала в овощной, а эта квартира осталась родителям. Ее мужу удалось так удачно продать свою двушку на Войковской, а главное здесь нашли почти такую же практически в соседнем доме. Градов слушал одним ухом. Его мало интересовали Валечка и ее муж, и даже овощной. В овощном уже давно было какое-то турагентство, и только старожилам было понятно, о чем идет речь. И в этот момент он понял, что ни в каком другом месте не будет ни овощного, ни Валечки, а значит, не будет его самого. Можно ли привыкнуть к этой мысли, можно ли вместить ее в себя. Многим удается, и с ними даже смешно обсуждать эту тему. Возможно, он ошибался, но ничего поделать с собой не мог.

– Ты мне будешь рассказывать про русские березки? Ты же даже на даче сто лет не был.

– Не был. Но знаю, что всегда могу поехать.

– И тебя это греет?

– Да, меня это греет.

– Антоша, но это инфантильность. Ты же сам говоришь, что невозможно работать. Как можно лечить, если в отделении нет йода?

– А что я там буду делать?

– Как что? Наукой будешь заниматься…

– Я не хочу заниматься наукой.

Она глянула на него немного разочарованно.

– И не надо делать вид, что ты об этом не знаешь. Я практикующий врач и только этим могу заниматься.

– Замечательно. Ты сдашь экзамен и пойдешь в больницу.

– А если не сдам? И потом это не просто экзамен. Там еще до хрена стажировок всяких, потом еще один экзамен. Или два. Это пять лет, не меньше. А потом английский! Как ты себе представляешь, я буду сдавать на английском? И жить на английском! Мне скоро сорок лет…

– Еще не скоро… Через четыре года…

Она как-то вся обмякла, сидела с опущенной головой.

– Натуля, ну ты же разумный человек! Ну как так можно? С бухты-барахты…

Он заглянул ей в глаза, ища понимания, и вдруг увидел, что она плачет, и стало так ее жалко, и себя тоже, и накатило бессилие и злость на себя, за то, что ничего не мог для нее сделать. Да и сейчас не может. Он подошел к ней и обнял за плечи. Она произнесла тихо, сквозь слезы:

– Я не смогу без тебя…

– Ну, куда ж я тебя отпущу без себя…

Она подняла заплаканные глаза:

– Правда?

Потом, когда уже засыпали, она сказала:

– Папа тоже опасается, что ты экзамен не сдашь…

– Ему то что?

– Ну, он боится, что ты впадешь в депрессию…

– Когда это я впадал в депрессию?

Она засмеялась.

– Это правда. Ты стойкий оловянный солдатик…

А наутро он проснулся с ясным пониманием, что никуда не едет. Первые дни репетировал, как он об этом сообщит, а потом понял, что и сообщать ничего не надо. Все были заняты оформлением и сопутствующими хлопотами. Он однажды нашел на столе заполненную анкету и в графе муж увидел свое имя. Наташа вошла в комнату и застала его за чтением. Подождала, пока он дочитает.

– Нам сказали, что лучше сейчас не разводиться. Тогда с Аленкиным выездом меньше геморроя будет. А на интервью скажем, что ты приедешь позже, а сейчас заканчиваешь какие-то дела в Москве. Так все делают. Тебе же это не принципиально?

Градов отрицательно покачал головой.

– Мне это не принципиально…

– И еще, Антоша… Сядь…

Он сел.

– Понимаешь, там очень важно правильно начать жизнь.

Градов молчал.

– Папин университет находится в Нижнем Манхэттене, но в Манхэттене жить невозможно. Там цены запредельные. Самое удобное и доступное – жить в Нью-Джерси.