Империя должна умереть - Михаил Зыгарь

21 марта 25 ссыльных пришли к отделению полиции. Начальник сначала отказался принимать прошения, а потом все-таки взял и пообещал дать ответ на следующий день. Сказал, чтоб ссыльные ждали его в 11 утра в здании клуба. Мятежные евреи сразу заподозрили, что добром дело не кончится, и на всякий случай приготовили все оружие, которое смогли найти: 10 револьверов и винтовку.

На следующее утро в 10 часов клуб окружил взвод солдат. Ссыльные ждали такого поворота. Началась перестрелка. Один офицер получил легкое ранение, шестеро ссыльных было убито на месте. Четверо получили ранения, в том числе Гоц – ему прострелили легкое.

Суд, продлившийся до августа, приговорил всех мятежников, включая женщин, к смертной казни. Судья ходатайствовал о смягчении приговора для всех, кто не стрелял в полицейских. В итоге троих повесили, остальных отправили на каторгу.

Тяжелораненый Михаил Гоц, по мнению врачей, не должен был выжить, но все же поправился – чтобы попасть на пожизненную каторгу. Его заковали в кандалы и перевели в Вилюйскую тюрьму – ту самую, из которой всего лишь семь лет назад, в 1883 году, освободился кумир всех революционеров Николай Чернышевский.

Несмотря на отдаленность Якутии от всего остального мира и отсутствие нормальной связи, якутский бунт неожиданно получил очень большой резонанс. О произошедшем узнал американский журналист Джордж Кеннан. В 1891 году, после путешествия по России, он написал серию статей о жизни русских политзаключенных, а потом выпустил книгу «Сибирь и ссылка»; в нее вошел и рассказ о якутском бунте. Западная общественность была шокирована – британский парламент даже отправил в Петербург официальный запрос по поводу инцидента в Якутске.

В поддержку репрессированных начали выступать другие политзаключенные, но Гоц в письмах призывал воздержаться от протестов. «Довольно жертв! – писал он. – Надо было или вовсе не начинать конфликта или, начав, тут же закончить» – то есть убить виновника бойни, якутского губернатора.

После смерти Александра III, в 1894 году, приговоры якутским бунтовщикам аннулировали, и им оставалось лишь досидеть десятилетний срок, к которому их приговорили после зубатовского доноса. В 1898-м Гоц вышел на свободу и отправился в четвертый по величине город империи, ее южную морскую столицу – Одессу, где его ждало место руководителя филиала семейной компании.

Богатый наследник Гоц, треть жизни проведший в Сибири, и скромный фармацевт Гершуни, избежавший ссылки благодаря сделке с Зубатовым, неожиданно находят общий язык. С их свидания в Париже начнется новая эпоха в российской политической истории: именно они возродят «Народную волю» под новым названием – партия социалистов-революционеров (СР). Эсеры на ближайшие два десятилетия станут главными врагами царского режима.

В 1900 году власти не считают народников опасными. В отличие от БУНДа – первой подпольной политической партии России в ХХ веке. Полное название этой мощной организации в переводе с идиша – «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России».

В конце 90-х годов XIX века во всем мире евреи становятся самой политически активной нацией. Поворотный момент в жизни многих европейских евреев – дело Альфреда Дрейфуса, офицера французской армии, которого осудили по обвинению в шпионаже в пользу Германии. В декабре 1894 года капитан Дрейфус был признан виновным и приговорен к пожизненной ссылке. Но это было не концом, а началом истории: следующие пять лет вся европейская интеллектуальная элита провела в ожесточенных спорах, виновен Дрейфус или нет. Французские военные (а вместе с ними и все антисемиты Европы) не сомневались в его вине. Все французские социалисты доказывали, что он случайная жертва. Самыми ярыми борцами за Дрейфуса были лидер французских левых Жан Жорес и писатель Эмиль Золя, который в январе 1898 года написал знаменитую статью «Я обвиняю…». В ней он доказывал, что настоящим шпионом был не еврей Дрейфус, а француз майор Фердинанд Эстерхази, которого покрывали сослуживцы-патриоты. Золя был признан виновным в клевете и даже бежал из Франции. Позже выяснилось, что писатель был прав. В 1899 году дело Дрейфуса было отправлено на пересмотр, а год спустя его помиловали.

В России дело Дрейфуса вызвало не менее ожесточенные споры, чем во Франции. Антон Чехов был убежден в невиновности Дрейфуса, он ужасно поссорился со своим другом, издателем Алексеем Сувориным, который, наоборот, писал в своем «Новом времени», что еврей Дрейфус, конечно, виноват. Зато с Сувориным был согласен Лев Толстой. «Я не знаю Дрейфуса, но я знаю многих Дрейфусов, и все они были виновны», – говорил он в интервью журналистам.

Дело Дрейфуса перемалывает многих. Огромное впечатление оно произвело на австрийского журналиста Теодора Герцля, который работал парижским корреспондентом либеральной венской газеты Neue Freie Presse. После обвинительного приговора Дрейфусу Герцль, услышав выкрики «Смерть евреям!» на парижских улицах, пришел к выводу, что евреям надо уезжать из Европы. И начал писать книгу «Еврейское государство», которую опубликовал в Вене в 1896 году. В том же году книга была переведена на английский, французский и русский языки, а на следующий год Герцль создал Всемирную сионистскую организацию. Его конечная цель – отдельное еврейское государство.

Изначально Герцль и не мечтал о Палестине. Был проект, например, построить государство в Африке – сочувствующие евреям британские политики предлагали территорию современной Кении. Однако большая часть сторонников Герцля считала эти земли непригодными для жизни. И тогда он решил, что евреи должны поселиться в Палестине. Никаких проблем с арабским населением Герцль не предвидел: в тот момент территория Палестины принадлежала Османской империи, и он был уверен, что арабы будут только рады прибывающим еврейским поселенцам.

Ровно в то же время, когда Герцль создавал свою сионистскую организацию и вынашивал планы вывезти евреев из неблагополучной Европы, политически активные евреи Российской империи решили идти другим путем. В 1897 году, в год рождения сионизма, в России был создан БУНД. В отличие от Герцля и его последователей, участники БУНДа полагают, что нужно не уезжать, а бороться за свои права на родине. Их лозунг: «Там, где мы живём, там наша страна». Они говорят на близком к немецкому идише, тогда как сторонники Герцля возрождают древний иврит. Активисты БУНДа – совершенно светские и очень левые, как и большинство политизированной европейской молодежи, взбудораженной несправедливыми обвинениями в адрес Дрейфуса.

Одним из участников первого съезда БУНДа в 1897 году был Григорий Гершуни. Впрочем, он не согласился с большинством участников съезда: ему не нравилась идея бороться исключительно за права евреев, он стремится к политической борьбе за права всех народов России. Гершуни не вступает в БУНД, а создает свой кружок в Минске, где и знакомится с Бабушкой Брешко-Брешковской.

Еще в 1898 году в России был принят закон, ограничивающий рабочий день 11,5 часа в дневное время и 10 часами в праздничные дни и ночью. Главным лоббистом этого закона считался министр финансов Витте – он, естественно, покровительствует крупным промышленникам и не допускает радикального сокращения рабочего дня. В свою очередь министерство внутренних дел прилагает все усилия, чтобы сократить рабочий день, – его крупный бизнес не волнует, но волнуют регулярные забастовки. Силовики видят, как настойчиво активисты БУНДа и прочие революционеры начинают вести агитацию среди рабочих.