Красная королева - Кристина Генри

играть так, как ей нравилось, и она, утомившись, попыталась от него избавиться. Однако это не так-то просто.

Алиса вдруг поймала себя на том, что уже симпатизирует тому парню, несмотря на его привычку сжигать все на своем пути. Ведь кое-кто тоже однажды назвал ее игрушкой и не ожидал от нее подвоха.

«И жители Города тоже хотели подчинить его себе», – подумала Алиса, вспомнив странные летающие машины, и свет в пустыне, и огонь. Те машины так и не вернулись…

Но она вспомнила и Кубышку, и девушек, которых они спасли от Моржа, их почерневшие трупы под безжалостным солнцем, и ее сочувствие мигом испарилось. Как бы сильно ни обидела Белая Королева это существо, невинные не должны страдать из-за этого.

– Но, мисс Алиса, как же так получилось, что вы оказались здесь? Я думал…

Он осекся, и на лице его отразились вина и облегчение.

– Ты думал, что я погибла или меня захватил гоблин, да?

– Это не… – начал Судак.

– Не сомневаюсь, что тебя вынудили доставить меня в ту хижину, – сказала Алиса, вскинув руку, чтобы пресечь его возражения.

Судак понурился:

– Когда она приказывает, я должен повиноваться.

– Да, понимаю, – сказала Алиса, хотя на самом деле вовсе не понимала.

– Пока вы спали, она прислала ворону и передала, чтобы я оставил вас в той хижине.

– Значит, на самом деле ты и не искал Тесака, да? – спросила Алиса. Значит, он может быть где-то тут, в лесу, и искать ее!

– Нет, – ответил Судак. – Но мне и не нужно было его искать.

Что-то такое прозвучало в его голосе, что заставило Алису резко вскинуть голову:

– Ты знаешь, где Тесак? Где он?

Судак покачал головой:

– Не знаю, где именно, но знаю, что с ним стряслось.

Он умолк, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, как будто боялся реакции Алисы.

– Так что же? – требовательно спросила она.

– Ну, – заговорил Судак, – помните, как я сказал вам, что шел по его запаху до прогалины, а потом запах исчез. И я притворился обескураженным?

– Да. – Алиса едва сдерживалась, чтобы не накричать на великана – он мог бы говорить и побыстрее!

– Вот, запах исчез, потому что ваш друг изменился. И, несомненно, это она превратила его.

– Превратила? Во что?

«Только не в великана. Только не в такого жуткого монстра, как ты», – мелькнуло в голове у Алисы.

Она понимала, что думать так жестоко, потому что жутким Судак был только с виду. По природе своей (если, конечно, ему не приказывали сделать пакость) он был добр и человечен. Но Алиса не хотела, чтобы ее Тесак стал таким же, как это проклятое существо. Просто не хотела.

– Она превратила его в волка.

В волка. Он уже не человек. Совсем не человек. Он зверь, который бегает, кусает, воет. Вся дикость, таившаяся в сердце Тесака, обрела наконец свободу.

Алиса могла бы смириться с этим, могла бы решить, что Тесаку лучше носиться по лесам, чем притворяться кем-то, кем он не является, пускай бы даже сердце ее болело, оплакивая потерю. Но Судак еще не закончил.

– Ваш друг теперь – творенье рук Королевы, и он никогда уже не будет принадлежать самому себе.

Часть вторая

Гора

Когда показалась деревня, Алиса и Судак остановились. Деревня, как заверил Судак, на сей раз была настоящей, никаких больше фокусов и ловушек.

Алиса устало кивнула. Она бы задержалась тут на одну-две ночи, поспала бы в нормальной кровати, поела бы чего-нибудь кроме черствого хлеба, сырых грибов и твердых кислых ягод. Хорошо еще, что у нее вообще были хлеб, грибы и ягоды. Если бы не великан, она проглотила бы что-нибудь ядовитое и умерла бы, задыхаясь, в лесу, но Судак предупреждал ее, показывая, от каких растений-убийц лучше держаться подальше.

Да, великан оказался полезен и услужлив. Но он попеременно то злился (на Королеву), то тревожился (за Алису), и эта его постоянная смена настроений очень утомляла. Алиса понимала, что должна быть благодарна ему, и где-то в глубине души она была благодарна. Но по большей части она чувствовала себя вымотанной и подавленной.

Тесак стал волком. Королева заколдовала его. Вполне возможно, что это его вой и рычание слышала Алиса той ночью в хижине – вой и рычание Тесака, который забыл, кто он на самом деле.

Крик застрял у Алисы в горле; дай она ему волю, никогда бы уже не остановилась. Поэтому она не кричала, не плакала, не рвала на себе волосы, не сбивала в кровь кулаки, хотя ей очень хотелось кричать, плакать и колотить кулаками по чему ни попадя. Вместо этого она ухватилась за одну мысль и не отпускала ее: «Любое заклятье можно снять». Алиса верила в это, хотя никаких доказательств правдивости этих слов у нее не было. Она просто верила – должна была верить в то, что сможет вернуть Тесака.

Алиса, застыв, глядела в никуда, и Судак, нависший над ней, неуверенно произнес:

– Увидимся через денек-другой, мисс Алиса.

– Да, – ответила она.

– На другом конце деревни.

– Да.

– А потом отправимся в замок и отомстим за моих братьев и вашего друга.

– Да.

Она соглашалась, хотя и не знала, как это у них получится. Алиса старалась изо всех сил, но все отчего-то пошло не так. Несмотря на все ужасы и горести, одно Алиса знала наверняка – Тесак всегда будет с ней. И вдруг он пропал. И вообще перестал быть Тесаком.

«А ты – волшебница, не способная даже превратить песок в хлеб. Как ты превратишь волка в человека?»

– Любое заклятье можно снять, – пробормотала Алиса.

Она должна в это верить. Должна. Хотя это не та проблема, которую можно решить отвагой, или любовью, или целеустремленностью, или даже желанием. Решить ее можно лишь волшебством, настоящим волшебством.

Алиса вернулась в реальность и обнаружила, что Судак по-прежнему мешкает, ожидая от нее какого-нибудь знака.

– Все в порядке, Судак, – произнесла она. – Я помню, что делать.

– Ну, если вы так говорите, мисс Алиса, – с сомнением прогудел гигант.

– Да.

Кажется, он хотел сказать еще что-то, но передумал, развернулся и ушел.

И вот Алиса снова осталась одна. Рядом не было никого. Ни великана, нависающего над ней, ни гоблина, маячащего за спиной. Ни Тесака, говорящего с ней сквозь мышиную нору, ни Чеширского, нашептывающего в ее голове. Она одна, совсем одна – по крайней мере, пока не дойдет отсюда до деревенских сараев. Прошлой ночью перспектива остаться одной пугала ее, а теперь наоборот – успокаивала. Она могла ни перед кем