Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле

И тогда, испросив родительского благословения, сел Чьенцо на коня, одной рукой прижал к себе собачку, другой схватился за поводья, вдарил шпорами коню под бока и погнал вскачь из родного города. А как выехал за Капуанские ворота, обернулся назад и стал приговаривать:

— Держи крепко, что тебе оставляю, прекрасный мой Неаполь! Кто знает, увидимся ли снова? Увижу ли кирпичи твои — пирожки обсыпные, стены твои — печенья миндальные, мостовые твои — леденцы сладкие, стропила твои — тростинки сахарные, двери и окна твои — торты сливочные? Горе мне: ухожу от тебя, Пеннино прекрасный, — иду как вслед гроба ужасного; оставляю тебя, площадь Широкая, — и духу тесно в груди моей; разлучаюсь с вами, Рощи Вязовые, — и вся жизнь моя в куски разбивается; ты прощай, улица Копейщиков, — душу мне пронзило копье каталонское; прости меня, Форчелла милая, — сердце мое, будто из клетки, наружу просится. Где найти мне другое Пуорто — пристань родную, что всего света милее? Где найду те сады Шелковичные, где Любовь мне пряла нити свои шелковые? Где еще найду Пертусо, прибежище всякого люда мастеровитого? Разве найдется другая Лоджа, где живет изобилие безмерное, где живут вкусы утонченные? Ох, коль покину я тебя, мой Лавинаро, потечет из глаз моих река многослезная! Если оставлю тебя, мой Меркато, в душе печаль клеймом останется! Если уйду от тебя, Кьяйя моя дивная, словно гору потащу каменную![105] Прощайте, морковка со свеклою, прощайте, капустка с тунцом жареным, прощайте, икра и молоки, прощайте, рагу и паштеты; прощай, цвет городов, прощай, краса Италии, прощай, Европы яичко расписное, прощай, всего мира зеркальце ясное, прощай, Неаполь прекрасный, лучше, чем ты, во вселенной нет и не будет; прощай навеки, город милый, где доблесть границы утвердила и красота пределы поставила! Ухожу и навсегда теперь останусь вдовцом без твоей пиньята маритата![106] Ухожу из дома родного, любимого, и вас, забавы мои юные, позади оставляю!

Причитая такими словами, проливая дождь плача посреди зноя вздохов, Чьенцо много проехал в первый вечер; и вот где-то вблизи Каскано[107] въехал в лес, — который обычно приглядывал за ослом Солнца, пуская его пощипать травку на поляне, пока хозяин вволю отдохнет, наслаждаясь лесной тишиной и тенью, — и здесь стояла башня, а у ее подножия — ветхий заброшенный дом. Чьенцо стал стучать, но хозяин, боясь разбойников (поскольку было уже темно), не захотел открыть; так что бедному путнику пришлось заночевать в этой развалюхе, привязав коня на поляне. Он завалился на охапку соломы, которую нашел внутри дома, а собачка легла рядом. Но не успел он еще и глаза закрыть, как разбудил его лай собачки, и он услышал, как кто-то шаркает туфлями по полу. Чьенцо, который был парнем не робкого десятка, схватился за нож и стал размахивать им в темноте, но, видя, что никого не задевает, а лишь рубит воздух, улегся снова. Через какое-то время он опять почувствовал, что его слегка касаются ногой, и сразу вскочил, держа перед собой тесак и говоря:

— Эй, ты меня уже до печенок достал! Не надоели еще тебе эти игрушки в темноте? А ну-ка покажись, и коль доброе у тебя брюхо, давай выпустим из него сало! Нашел ты того, кто тебе сейчас шкуру по мерке раскроит да на солнышко вывесит!

В ответ на эти слова Чьенцо услышал истошный хохот, а потом из темноты раздался голос:

— Спускайся вниз, и скажу тебе, кто я такой.

Чьенцо, ничуть не испугавшись, отвечал:

— Погоди, сейчас иду.

Он пошел в темноте на ощупь, пока не обнаружил лестницу, ведущую в погреб; и, спустившись по ней, увидел зажженный светильник и вокруг него — трех страшилищ, которые горестно ревели:

— Сокровище наше прекрасное, вот мы тебя и теряем!

Видя такое дело, Чьенцо тоже принялся охать и ахать с ними заодно, чтобы его приняли за своего, и когда уже достаточно наревелся — а в это время Луна топориком лучей расчистила на небе хорошую делянку, — те трое сказали ему:

— Теперь бери это сокровище, которое предназначено именно тебе; да смотри храни как подобает.

Сказав это, они исчезли, словно тот, кто никогда не показывает своего истинного лица[108].

Когда Чьенцо сквозь просвет наверху увидел лучи Солнца и захотел выбраться наружу, то не смог найти лестницы. И принялся кричать, и кричал, пока хозяин башни, зашедший в эту развалину справить малую нужду, не услышал его и не спросил, что случилось. Узнав от Чьенцо, как было дело, он сходил за лестницей и, спустившись в погреб, обнаружил там богатый клад, из которого часть хотел отделить Чьенцо; но тот от всего отказался, забрал собачку, сел на коня и пустился в дальнейший путь.

И приехал он в другой пустынный лес, где хоть паклю смоли да запаливай — так было темно; и здесь, на берегу потока — который, чтобы доставить удовольствие своей возлюбленной Тени, будто на коне, гарцевал по лугам и скакал по камням, — увидел фею; целая шайка злодеев окружила ее, намереваясь обесчестить.

Видя, что затевают эти мерзавцы, Чьенцо выхватил из ножен тесак и устроил хорошую рубку. После чего фея, восхищаясь подвигом, совершенным ради нее, высказала ему гору благодарностей и пригласила к себе во дворец, расположенный неподалеку, чтобы подарить ему нечто в награду за столь великую услугу. Но Чьенцо ответил:

— Премного благодарен за приглашение, а меня благодарить не за что. В другой раз сочту за честь, а нынче спешу по важному делу.

Распрощался он с нею, а затем, проехав еще немного, увидел дворец некоего короля, где все было облачено в такой глубокий траур, что и сердце почернело бы от его вида. И когда Чьенцо спросил о причине траура, ему ответили, что в той стране объявился дракон о семи головах, такой ужасный, какого свет не видал: головы кошачьи, на них гребни петушиные, глаза огненные, пасть словно у корсиканской собаки, крылья от летучей мыши, клыки медвежьи, а хвост как у змеи.

— И вот, проглатывает он ежедневно по христианину. И поскольку вся эта история продолжается до сего дня, теперь дошел черед и до Менекеллы, королевской дочери. И во дворце все рвут на себе волосы и бьются оземь от горя, ибо самую прекрасную девушку нашего королевства вот-вот растерзает и проглотит эта гадкая нечисть.

Услышав это, Чьенцо укрылся в сторонке, чтобы посмотреть, как пойдет дело. И вот увидел, как прибыла Менекелла, провожаемая безмерным рыданием всех придворных дам и всех женщин той страны, что били себя кулаками в грудь и по клочку выдирали на себе волосы, оплакивая злую участь бедной девушки и причитая:

— Ох, и кто бы осмелился сказать нашей бедняжке, что она расстанется с жизнью в утробе злобного чудовища! И чей язык мог бы произнести, что милому щегленку станет вечной клеткой брюхо дракона! И чьи уста решились бы вымолвить нашей целомудренной овечке, что она должна будет оставить семя жизни в этой мрачной дыре!