Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни - Николай Ямской

В ожидании «неслыханного разврата»

Не знаю! Для меня — молодого, совсем зеленого и, вообще, впервые самостоятельно пришедшего в ресторан — он казался каким-то иным волшебным миром. Однако для кого-то некую тайную порочность эти интерьеры определенно «излучали». Особенно когда в переименованную на венгерский лад «Аврору» вдруг зачастили командированные провинциалы. Для них, видимо, это новое название ассоциировалось с представлениями, почерпнутыми еще из старых, вывезенных в качестве трофеев из Германии и попавших на послевоенный экран зарубежных фильмов. Там почему-то усиленно навязывалось рекламно-игривое представление о Будапеште как о «городе красивых женщин, прекрасных вин и цыганской музыки!». Молодых могло сбить с толку другое. В 1958 году на экраны страны вышел и пользовался у моих одногодков бешеным успехом остросюжетный фильм «Дело пестрых». В нем тунеядствующая золотая молодежь, стиляги, фарцовщики и прочая общественная «плесень» уродовали и прожигали свои лучшие годы. В намеренно утрированном пышно-мрачноватом интерьере вполне угадывался главный зал «Будапешта». Собственно, там и снимались самые «забойные» сцены.

По первому разряду

Однако самые крутые сюжеты поставляла сама жизнь. «Авроре» — в отличие от «Будапешта» — пришлось пережить войну. Когда она началась, весь столичный общепит перевели на военное положение. Многие перепрофилировали или вообще закрыли. Только в апреле 1944 года, когда Красная армия неотвратимо погнала врага туда, откуда он пришел, — на Запад, мирная жизнь начала потихоньку возвращаться на московские улицы. И хотя нормированное питание сохранялось, но комендантский час (с двенадцати ночи до четырех утра граждане могли передвигаться по городу только по специальным пропускам) и светомаскировка были отменены. В Москве снова стали торговать мороженым, заработали кафе, открылись ночные рестораны первого и второго разрядов.

Сама вновь открывшаяся «Аврора» входила в двадцатку ресторанов первого разряда. Как и все остальные заведения этого класса, она не закрывала свои двери до пяти утра. В зале играл оркестр, выступали артисты. Среди посетителей доминировали расторопные «цеховики» и торгаши с соседнего Столешникова переулка. Именно здесь, по их мнению, можно было с настоящим шиком «взъерошить» свою нажитую непосильным подпольным трудом наличность.

Экспроприация экспроприаторов

Однако там, где есть капиталы, есть и разбойники. В начале 1950-х годов по Москве ходили рассказы про одну компанию хорошо одетых, окруженных красивыми девушками и щедро сорящих в «Авроре» деньгами молодых людей с явно военной выправкой. Поговаривали, что они и в самом деле всю войну прошли офицерами в армейской разведке. Словом, относились к широко распространенному тогда контингенту не боявшихся ни смерти, ни крови, ни опасности фронтовиков-победителей, которым было неимоверно трудно врастать в унизительно скудную послевоенную жизнь. Тем более что буквально рядом жировала всякая «отсидевшаяся в тылу сволочь». Поэтому очень скоро боевые друзья решили, что пора «восстанавливать справедливость». В результате жилплощадь одного из них в Столешниковом превратилась в «штаб-хату», где по-военному четко разрабатывалась очередная операция. А находящийся буквально рядом ресторан «Аврора» — местом, где под видом гулянки осуществлялись разведка, знакомство с будущей жертвой, сбор необходимой о ней информации.

Нет тела — нет дела

Сама операция осуществлялась через день-другой, когда ближе к ночи к клиенту на дом являлись три убедительных молодца в штатском. Предъявив чисто сработанные удостоверения сотрудников Московского уголовного розыска и ордер на арест, они делали предложение, от которого «клиенту» трудно было отказаться, — добровольно предъявить для изъятия «все нажитые незаконным путем ценности». В обмен обещали на ночь не забирать, а дать возможность поутру самому прибыть на Петровку, 38, в кабинет такой-то, к товарищу такому-то для оформления «явки с повинной». Надо ли говорить, что предъявленные и тут же соответствующим протоколом оформленные ценности вместе с «операми» затем бесследно растворялись в ночи. А сам клиент, махнув рукой на все утраты, предпочитал спешно унести ноги с целью где-нибудь поглубже зарыться. Ни шума, ни выстрелов, никаких заявлений о грабеже…

Но последнего патрона

Так лихие лейтенанты-разбойники безнаказанно «разгоняли» и красиво жили года полтора. Но однажды все кончилось. Ходили слухи, что «прокололись» на директоре крупного мехового магазина в Столешниковом. А тот ходил в секретных помощниках у лубянской «Конторы глубокого бурения». И после свалившегося как снег на голову «изъятия», естественно, «всплакнул в жилетку» куратору. Дальнейшее для чекистов не составило труда. Осложнения возникли лишь в конце операции, когда всех пятерых попытались разом взять прямо на «штаб-хате». Просто так сдаваться вчерашние «волкодавы» из армейской разведки не собирались. И при штурме отстреливались до последнего. В итоге из четырех только одного взяли живым, да и то тяжелораненым, не довезли до больницы. Пятый — самый отчаянный и тренированный — прямо через окно третьего этажа (то есть примерно с высоты 12–13 метров) выпрыгнул во внутренний двор. Под пулями он ушел от погони какими-то только одному ему известными ходами в сторону Бульварного кольца, чтобы навсегда исчезнуть на просторах нашей тогда особенно необъятной Родины….

Барабаны судьбы

И все же по-настоящему в бывшую «Аврору», ставшую в середине 1950-х «Будапештом», многих манили не байки о лихих уголовных «подвигах» послевоенной поры, в чем относительно приведенной выше истории лично я тогда сомневался, а совсем другое. Это было то же самое, зачем поклонники джаза рвались в «Метрополь». Поэтому самое главное для них начиналось тогда, когда на полукруглой эстраде начинал играть один из лучших в столице эстрадных оркестров. И в действие сразу же вступал легендарный Лаци Олах. В середине 1950-х этот виртуозный ударник в составе популярного чехословацкого джаз-оркестра приехал в СССР на гастроли. Но, страстно влюбившись в юную москвичку-пианистку, остался.

Конечно, большинство — опять же как в «Метрополе» или «Национале» — под эту неведомую, кажущуюся старшему поколению экзотичной музыку начинало танцевать. Но для рвущихся в «Будапешт» будущих отечественных джазменов выступления коллектива Лаци Олаха были настоящей академией. Причем более всего именно для барабанщиков.

Музыкальному образованию тех, кто играл на других инструментах, железный занавес был не так страшен. В конце концов, прорвавшись сквозь «глушилки» к музыкальной радиопрограмме «Голоса Америки», они могли учиться «на слух». Но тем, кто «работал» на ударных, надо было видеть приемы. И виртуоз Лаци Олах делился с ними тайнами своего мастерства столь же щедро, как со всеми остальными — настоящим джазом.