Олег Стриженов и Лионелла Пырьева. Исповедь - Олег Стриженов

Кадр из фильма «Вольный ветер». В роли Стеллы – Лионелла Скирда

На счастье оператором картины выбрали мою соседку по подъезду и приятельницу Тосю Эгину. Так что, несмотря на некую театральность фильма, он мне дорог. Тем более что поставлен он по произведению Антона Павловича Чехова.

Шестьдесят первый год у меня прошел в основном в работе над фильмом «Трус» чешского режиссера Иржи Вайса, постановщика нашумевшей картины «Ромео, Джульетта и тьма», получившей первый приз на Венецианском кинофестивале.

Иржи Вайс спорил со своими коллегами на студии «Баррандов-фильм», что нельзя в картине, посвященной годам войны с фашизмом, русского партизана играть чеху. Он помнил меня по «Сорок первому» и решил предложить эту роль мне. В Москве ему то же самое посоветовали наши ведущие режиссеры.

На главную роль Учителя взяли замечательного актера из Национального театра Словакии Владислава Худика. Его жену играла известная чешская актриса Даниэлла Смутна. На роль немца пригласили знаменитого актера ГДР Кох-Хооге.

Мне досталась роль не традиционного в кинематографе русского солдата, где на первое место выступают сила, мощь, натиск, а студента-филолога, человека интеллектуального. Предстояло в образе этого необычного героя вписаться в строгие рамки психологического фильма.

Иржи Вайс попросил, чтобы я насытил свою речь живыми русскими словами, не обращая особого внимания на то, что мне следовало произносить по сценарию. Пришлось как бы заново переписывать текст и тех сцен, где я участвовал.

Фильм «Трус» отличался от масштабных произведений кинематографа первых десятилетий по окончании войны своей интимностью, лиричностью и красотой необыкновенной природы, которую мы снимали в горах Высокие Татры.

На озвучании своей роли я говорил по-русски, и решили так и оставить – в Чехословакии зритель в своем большинстве понимал нашу речь. Да и я во время совместной работы научился понимать своих коллег, ведь приехал из Советского Союза к ним один-одинешенек и никакого переводчика у меня не было.

Месяц за месяцем летели быстро, я с любопытством разгуливал по великолепной Праге, изучив все ее уголки, и с нескрываемым восторгом взбирался на склоны Высоких Татр.

Но наступила осень, все работы подошли к концу, и настала пора прощаться с Чехословакией, с которой предстояли еще встречи в будущем, во время гастрольных поездок Художественного театра. А сейчас, накануне ноябрьских праздников, меня ждали в Киеве на съемках фильма «В мертвой петле».

Шестьдесят первый год. Идет работа над фильмом «В мертвой петле». Чужая студия, чужой город. Живу в гостинице «Украина». Утром и днем – съемки. А что делать вечерами? Жить-то здесь не день, не месяц, а гораздо больше. Ну, сходишь в театр. Но, чтобы не зачахнуть от монотонной жизни, нужно ее разнообразить собственными силами. И здесь главную роль играет общение с новыми людьми, людьми, не похожими ни на тебя, ни на тех, с кем общался раньше. Хотя встреча со старым другом – всегда хорошо.

Будучи в Киеве, я однажды отправился в местный цирк и тихонько уселся на место, указанное в билете. Началось представление. Смотрел с удовольствием, любуясь отчаянными трюками цирковых артистов. Вот на арене появился мой старый друг клоун-мим Леонид Енгибаров. Началась реприза, от которой зрители покатывались с хохота. Вот и шквал аплодисментов, Енгибаров раскланивается. Вдруг увидел меня и, не стесняясь, что на него устремлены тысячи глаз, перелез через бортик, прошел к зрительским местам и обнял меня. Леня был, что называется, раскованным художником. Никто другой не позволил бы себе при полном цирке так непосредственно приветствовать товарища.

Мы с Енгибаровым всегда чувствовали себя как родственные души, он даже прозвал меня «Старшим братиком», часто просил совета в своих личных делах. Главное в Лёне – он был несомненно талантлив и необыкновенно работоспособен. Сам сочинял пантомимы и отрабатывал их до полного совершенства.

Спустя несколько лет я оказался в Одессе, снимаясь в картине Поженяна «Прощай». Лёня тогда работал в одесском цирке.

Гуляем по городу с Витей Авдюшко и Валей Куликом, занятыми в том же фильме. По дороге попалась афиша цирка.

– Давай, ребята, к Лёне заскочим, – предлагаю.

– Куда мы пойдем, представление только вечером? – удивляется Авдюшко.

– Как куда? Домой.

– А ты знаешь, где он живет?

– Конечно, – успокаиваю ребят. – В общежитии. Он все свободное от представлений и репетиций время сидит там и сочиняет миниатюры.

Енгибаров и на самом деле оказался дома. Потащили его с собой перекусить в ресторан гостиницы «Лондонская», где я остановился.

– Лёнь, – спрашиваю за обедом, – а что, если мы сегодня во время твоего выступления выйдем на арену?

– Здорово! – нисколько не смутился он рискованному предложению.

– Только выйдем не просто столбом стоять. Я же помню многие твои репризы. Давай мы подыграем тебе в одной? Где ты через униформистов перепрыгиваешь.

Эта сценка напоминает детскую игру в «козла». Сначала перепрыгиваешь через одного согнувшегося человека. Следом встает второй, и уже летишь через обоих. Потом через троих. Когда же пристраивается к группе четвертый и зритель ожидает стремительного полета через них, Лёня разбегается под барабанную дробь и… оседлывает первого стоящего перед ним, который и увозит его на своей спине за кулисы.

Другой бы клоун в те времена строгой партийной дисциплины отказался от нашей авантюры, оправдываясь, что нельзя самовольничать перед публикой – это грозит в лучшем случае выговором от дирекции. Но не такой человек был Енгибаров – он с радостью воспринял мою идею.

– Только ты свою администрацию уговори, чтобы нашу киногруппу пустили в ложу, – попросил я. – Пусть для них наше выступление будет сюрпризом.

Договорились. Лёня даже согласился, чтобы я во время репризы импровизировал.

Вечером приходим в цирк. Мы все трое высокие, еле-еле натянули униформу – пуговицы не застегиваются, рукава чуть-чуть прикрывают локти, а штаны коленки. Клоуны хоть куда!

Причесали нас на один манер – челки на лоб, так что узнать издали невозможно. Первым «козлом» встал Авдюшко. Лёня перепрыгнул через него. Вторым – Кулик. Опять удачный прыжок, веселые ужимки, реплики в зал. Третьим встал настоящий униформист. Барабанная дробь – и удачный прыжок через всех. Наконец встаю я. Только все в одну сторону головой повернулись, а я в противоположную. Лёня по-хозяйски обходит своих «козлов». Заглядывает в лицо первого, второго, третьего… Пытается заглянуть в лицо четвертого и ничего не может понять – вместо лица видит, простите, задницу. Он обходит меня кругом, чтобы все-таки заглянуть в лицо, но я одновременно с ним разворачиваюсь, и он опять может лицезреть мало похожий на лицо участок тела. И тут я решил сымпровизировать: встал на колени и пополз по тоннелю под тремя другими «козлами».