Любовь и выборы - Лана Барсукова

– А он?

– Он полностью доверяет воле электората.

– Тогда почему не может летом в отпуск поехать?

Иван Игнатьевич шумно вздохнул, изображая внутреннюю борьбу.

– Мне показалось, что один округ его тревожит. Он не уверен, что демократия там вне опасности. Хочет, видимо, лично курировать процесс…

– А что там угрожает вашей демократии? – Ира поняла, что они перешли на эзопов язык.

– Не моей, ой, не моей. Будь она моя, эта демократия…

– Я поняла, не станем отвлекаться.

– Я так понимаю, что Сергея Павловича беспокоит недостаточная представленность молодежи в числе кандидатов в депутаты. А вы же знаете, как наш губернатор беспокоится о молодежи, это ведь наше будущее.

И Иван Игнатьевич с прищуром посмотрел Ирине в глаза, словно проверяя, поняла ли она его мысль. Ирина, конечно, поняла.

Она отлично знала мужа и потому не сомневалась, что под молодежью прячется очередная старлетка, молодая мразь, присосавшаяся к губернатору. Значит, на этот раз дело зашло дальше обычного. Этим молодым прилипалам мало того, что они потрошат кошелек губернатора, теперь еще и округ им подавай. Что же это за активистка такая? Меркантильные любовницы – это классика жанра, но пассия-карьеристка – это что-то новенькое.

Взгляд Ивана Игнатьевича снова стал чистым и бесстрастным, прямо как у ребенка. В нем читалось: «Заметьте, я ничего такого не говорил».

– И что это за округ?

– Да не беспокойтесь, все будет хорошо с этим округом…

– Я спросила, что это за округ?

– Окраинный, я даже номера не помню. Ей-богу, не помню, не стоит он того.

– Номер округа?

– Не мучьте старика, память подводить стала. Где-то на окраине…

– На какой окраине?

– Там еще молодежные жилищные комплексы, общежития, ну и кладбище.

– Ясно, – сказала Ирина, по памяти сканируя карту города. Было только одно кладбище, примыкающее к городу на востоке.

– Ну и ладушки. Так коньячок попробуете?

– Нет, спасибо, в другой раз.

«Это ты в Исландию в другой раз съездишь», – не без удовольствия подумал мэр.

– Ну раз не хотите со стариком…

– Будет вам, Иван Игнатьевич. Какой же вы старик? Вон как о демократии печетесь, о правах молодежи!

И Ирина, проверив, не уронила ли она чувство собственного достоинства, направилась к выходу.

– До свиданья! Вы уж там не ругайте Сергея Павловича, что он много на себя берет, за все болеет, такой уж он человек. Повезло нам с губернатором!

«Льстивая лиса», – подумала Ирина.

– До свидания! – Она безмятежно улыбнулась. – Мой муж абсолютно прав. Представительство молодежи во власти очень важно. И не только в одном округе. Ни один отпуск не стоит того, чтобы пустить этот вопрос на самотек.

«Ну-ну, рассказывай мне сказки… Я сам их рассказывал про приход коммунизма, когда ты пешком под стол ходила… Но держится хорошо, одно слово – губернаторша… Главное, что я, тьфу-тьфу, ни одного лишнего слова не сказал», – оценил ситуацию мэр.

Ирина вышла из кабинета. Ей очень хотелось зайти в туалет, чтобы всплакнуть в кабинке. Но потом у нее будут красные глаза и распухший нос. А ей еще проходить мимо охранника, общаться с шофером… Это недопустимо. Чувство собственного достоинства запечатало слезы. Ситуацию нужно обдумать, ведь впервые из-за какой-то пассии Сергей покусился на семейный отпуск. Она отложила эти размышления, как и слезы, до дома. И решительно пошла по коридору, с прямой спиной и расправленными плечами, гордо игнорируя двери с призывной буковкой «Ж».

Выполняя коллективную волю штаба, Маша Соловьева согласилась на предложение Льва Михайловича попробовать себя в роли депутата. Тот радостно сообщил, что главное в политической карьере – это удачная фотография. И назначил день для фотосессии. Удивительно было лишь то, что фотографии делал он сам. И не в фотостудии, а в кабинете 106. Покончили с этим быстро, что порадовало Машу. В отличие от Леры она не любила сниматься.

Фотографии ей даже не показали. Но вскоре она увидела на подъезде плакат. Даже не плакат, а какой-то агитационный листок, на котором с трудом узнала себя. Эту фотографию смело можно было считать худшей в ее жизни. На противном розовом фоне невзрачным облаком плыло ее лицо, лишенное каких-либо человеческих эмоций. Два глаза, два уха, один нос, один рот – строго по описи. Даже на кладбищенские оградки вешают более вдохновенные снимки. Одета Маша была в пиджак, от которого даже на фотографии разило нафталином. Хотя Маша точно помнила, что на съемке она была в своей любимой футболке с котиком, расшитым блестками.

Маша многое могла простить миру и людям вокруг. Она вообще была покладистой и миролюбивой девушкой. Но смириться с плохой фотографией, выставленной на всеобщее обозрение, было невыносимо тяжело. В порыве благородного гнева она позвонила Льву Михайловичу.

– Это вообще что? Жуть, а не фотография. Вы считаете, что я такая? Вот совсем такая? Бледная моль… Поганка в пиджаке…

– Конечно же нет! Вы даже не представляете себе, как трудно было работать с вашим лицом. Да и в целом с вашим образом.

– Не поняла. Что значит работать?

– А что тут непонятного? С помощью фотошопа удалось добиться желаемого результата.

– Эта мумия – ваш желаемый результата? – Маша почти рыдала. – И почему на мне этот страшный пиджак? Куда вы дели мою футболку с котиком?

– Ваша футболка, я полагаю, у вас в шкафу. А пиджак нашелся на просторах Интернета. Я же сказал, пришлось повозиться… Согласитесь, что фотошоп почти незаметен.

Маша тихо застонала.

– Мария, я понимаю ваши девичьи страдания. Но если уж вы решили пойти в политику, то все личное должны оставить на берегу. Никто и не говорил, что будет легко. Я – ваш политтехнолог, и вы должны доверять мне, как своему врачу.

– У меня нет врача, я не болею.

– Ничего, жизнь это поправит. Не будем отвлекаться. Есть концепция вашего продвижения, и все подчинено ей, и фото в том числе, и пиджак.

– Какая концепция, о чем вы? Делать из меня бледную моль?

– Да, это моя ошибка, что я не обговорил с вами этот момент. У вас есть пара минут?

– Есть. Тем более что мне вообще выходить из дома не хочется, вдруг еще раз себя увижу.

– Мария, поймите, у меня многолетний опыт ведения избирательных кампаний. Я знаю, что делаю. Вы мне искренне симпатичны, и я стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы вы победили. Но победа зависит не от того, насколько вы хороши. Иначе Совет Федерации возглавляла бы Вера Брежнева, а не Валентина Матвиенко. Постарайтесь меня услышать. Важно, чтобы избиратель видел отчетливую разницу между вами и другими кандидатами. Вы не можете видеть весь расклад, всю, так сказать, картину. А я могу и обязан это учитывать. По одному округу с вами выдвигается смазливая девчонка, какой-то юрист недоделанный. Ноги у нее от ушей растут, улыбка в тридцать два зуба, и все зубы, замечу, без изъяна. Про бюст я вообще молчу. Вы своей симпатичной мордочкой лица ее перебить хотите? Кстати, прикус у вас не вполне правильный… И бюст выдает не самую щедрую природу. Простите, что я это говорю. Но у нас же откровенный деловой разговор. Я не знаю, кто ведет ту девушку, но тот политтехнолог явно сделает ставку на ее сексапильность и молодость. Сейчас красота и физическое совершенство в тренде. Это может завести электорат. Чем мы им ответим? Что мы тоже ничего? Что у нас тоже есть симпатичная улыбка? Ах да, забыл, что у нас футболка с котиком? Это все равно что пытаться перебить туз шестеркой. Вы меня понимаете?