Это убийство? - Джеймс Хилтон

— Хорошо. Что же вы сделали?

Ламберн тяжело вздохнул, готовясь к мучительной исповеди.

— Я расскажу вам, хотя вы мне и не поверите. Я сам себе с трудом верю, когда об этом думаю. Я простоял с четверть часа на краю бассейна рядом с телом и размышлял. И наконец пришел к тому же мнению, которое теперь по справедливости разделяется всеми: это не было несчастным случаем. Это — убийство. Более того, я подумал, что понял, кто это сделал, что разгадал дьявольский замысел: вторая смерть была гениальным продолжением первой. И я решил принять вызов убийцы и разрушить его преступный обман!

— Прошу больше о фактах, а не о своих домыслах, — сухо заметил Гатри.

— Да-да. Так вот, я хотел показать, что тут вовсе не несчастный случай, и вывести преступника на чистую воду. Я считал, что убийца — Эллингтон. И придумал схему, не уступающую в тонкости замыслу убийцы. Я вышел из бассейна и направился в спортивный павильон. Я знал, что там в ящике Эллингтона хранятся его биты для крикета. Я взял одну биту из ящика Эллингтона, принес ее в спортзал и смочил в крови, растекшейся по дну бассейна. Уйдя оттуда, я не запер за собой дверь, а только притворил. Потом спрятал биту в кустах, рассчитывая, что рано или поздно ее там обнаружат.

— То есть вы подбросили нам фальшивую улику?

— Да.

— А почему вам не пришло в голову сразу заявить в полицию и рассказать обо всем, что знаете?

— Я был уверен, что вы мне не поверите. Не поверите, что это было убийство, если у вас не будет улик.

— А вам не пришло в голову, что мальчика застрелили?

— Нет. Я решил, что он разбил себе голову при падении в бассейн. Поэтому мне и пришла в голову бита.

— Вы с кем-нибудь делились своими подозрениями насчет Эллингтона?

— Тут есть один молодой человек, Ривелл, который заинтересовался расследованием. Я сказал ему. И никому больше.

— Почему?

— Мне не хотелось ввязываться в это дело. Мне вообще противны всякие расследования, суды и все такое прочее…

Лицо Гатри помрачнело. Допрос становился все жестче.

— Давайте поговорим о другом. Какие у вас были отношения с погибшим мальчиком?

— С Маршаллом? Пожалуй, никаких. Я не преподавал в его классе.

— Я знаю жизнь таких школ, и ваши слова мало что значат. Вы оба тут жили, и могли сталкиваться по любому поводу. Вы с ним общались?

— В общем, нет.

— У вас не было ссор с мальчиком в начале этого семестра?

— Произошел небольшой инцидент, но я не стал бы называть его ссорой…

— Мне не важно, как вы это назовете. Не могли бы вы подробнее рассказать о сути инцидента?

— Ничего особенного. Мальчик говорил обо мне в довольно обидных выражениях, в таком духе, что… Это могло подорвать мой авторитет.

— И вы стали угрожать ему?

— Боюсь, что так может показаться… То есть я разозлился и наговорил много лишнего…

— А теперь, мистер Ламберн, вы скажете мне, как…

И здесь почти одновременно вдруг произошло следующее: Ламберн вскрикнул и в обмороке свалился со стула, а в распахнувшуюся дверь ворвалась миссис Эллингтон.

Она вмешалась в разговор со свойственной ей живостью, ни на мгновение не усомнившись в правоте слабейшего.

— Какой позор! — воскликнула она, смерив Гатри презрительным взглядом. — Вы пытаетесь отыграться на больном человеке, ибо вам не удалось сломить моего супруга! Он-то силен, он может вам противостоять! А теперь вы тянете душу из человека, контуженного на войне, страдающего расстройством нервов… Какой вы трус!

Гатри был непреклонен:

— Боюсь, миссис Эллингтон, что ничего не могу поделать. Людей приходится допрашивать, особенно если им есть что скрывать. У вас найдется глоток бренди для него?

— Если вы поможете довести его до моего дома, — холодно отвечала она. — Думаю, там я сама разберусь. Я работала медсестрой и уже помогала мистеру Ламберну, когда ему становилось плохо.

К этому моменту Ламберн пришел в себя, и, опираясь на плечо Гатри и руку миссис Эллингтон, смог кое-как выбраться из комнаты…

Ривелл больше не виделся наедине с Гатри тем вечером, но пошел следом за ними троими и увидел, как Ламберна ввели в домик Эллингтона. Он думал, что Гатри будет искать с ним встречи, но потом, прогуливаясь по лужайке в ожидании сыщика, решил, что дольше ждать не имеет смысла. Позже, когда ученики потянулись к вечерней службе в церковь, он заметил миссис Эллингтон и Гатри, шедших мимо здания школы. Видимо, Гатри возвращался в свои апартаменты в городке.

По сути дела, Ривелл разделял мнение миссис Эллингтон — допрос Ламберна был проведен грубо, если не жестоко. С другой стороны, показания Ламберна в какой-то степени оправдывали такой подход: он явно врал, скрывал истинные улики и создавал ложные, то есть делал все, что вызывает у следователей ярость.

Наверно, именно эту вымазанную в крови биту нашли сыщики Гатри, хотя он сам молчал. Вина Эллингтона уменьшилась ровно на эту маленькую улику, но оставались тяжелые подозрения, основанные на мотивах преступления. А мотивов у эконома было достаточно. Взять хотя бы пропавший револьвер… Однако еще следует проверить калибр пули, найденной в черепе убитого мальчика. Вероятно, Гатри уже занялся этим делом. Вся беда в том, что сыщик после первого порыва откровенности все меньше склонен был говорить Ривеллу о своих намерениях.

Ночь снова выдалась жаркой, и Ривеллу не спалось. На рассвете его разбудило чириканье птиц за окном. Казалось бы, такие звуки должны успокаивать, но получилось наоборот. Он встал, принял прохладную ванну, оделся и спустился вниз. До семи часов листал вчерашние вечерние газеты, а когда наверху послышались шаги проснувшихся слуг, он решил выйти на свежий воздух. Шел, дышал полной грудью и удивлялся: отчего это ему никогда не хочется рано вставать (хотя ответ был хорошо известен — из-за лени). Но вдруг заметил, что к нему кто-то бежит с явным намерением испортить ему утреннее идиллическое настроение.

Это был Даггат. Растрепанный и в халате, запахнутом на полном коротеньком тельце, он казался похожим на престарелого херувима. Хотя, подумал Ривелл, херувимы вряд ли так сильно благоухают мылом.

— Какое счастье, что хоть кто-то сейчас не спит! — драматически простонал патер. — Ривелл, случилось нечто страшное!

И Даггат припал лицом к плечу Ривелла, замерев в таком положении, пока слегка не пришел в себя. Колин оцепенел.

— Слушайте, Даггат… Что еще случилось?

— Опять ужасная трагедия. Нет, над школой нависло какое-то проклятие, многие так говорят… Теперь я начинаю сам так думать. Я принимал ванну, когда ко мне заявился мажордом Браунли. Он постучался к Ламберну, но никто не откликнулся. Он вошел в комнату и увидел… Боже мой, после всего этого…