Последние свидетели. Соло для детского голоса - Светлана Алексиевич

Я буду век помнить… Я за жизнь не забуду…

В углу у нас стояли ведра, куда мы ходили по малой нужде, пока ехали. И одна девочка… Она доползла до этих ведер, обхватила одно ведро руками, припала к нему и начала пить. Пила большими глотками… А потом ее начало выворачивать… Она вырвет и опять ползет к ведру… Ее снова выворачивает…

О-о-о-о! Если бы человек знал свою судьбу наперед…

Я запомнила город Магдебург… Там нас постригли наголо и обмазали тело белым раствором. Для профилактики. Тело огнем от этого раствора, от этой жидкости горело. Кожа слазила. Не дай Бог! Я не хотела жить… Мне уже никого не было жалко: ни себя, ни маму с папой. А поднимешь глаза – кругом они стоят. С овчарками. У овчарок глаза страшные. Собака никогда человеку прямо в глаза не смотрит, отводит глаза, а эти смотрели. Смотрели нам прямо в глаза… Я не хотела жить… Со мной ехала знакомая девочка, я не знаю – как, но взяли ее вместе с мамой. Может, мама за ней в машину вскочила… Я не знаю…

Я буду век помнить… Я за жизнь не забуду…

Девочка эта стоит и плачет, потому что она, когда нас гнали на профилактику, потеряла маму. Мама у нее была молодая… Красивая мама… А мы ехали всегда в темноте: никто нам двери не открывал, вагоны товарные, без окон. Всю дорогу она не видела свою маму. Целый месяц. Стоит она, плачет, а какая-то старая женщина, тоже постриженная наголо, тянет к ней руки, хочет ее погладить. А она убегает от этой женщины, пока та не позвала: «Доченька…» И только по голосу она догадалась, что это ее мама.

О-о-о-о! Если бы… Если бы знать…

Все время ходили голодные. Я не запоминала, где была? Куда везли? Названия, имена… От голода жили, как во сне…

Помню, что тягала какие-то ящики на патронно-пороховой фабрике. Там все пахло спичками. Запах дыма… Дыма нет, а дымом пахнет…

Помню, что доила коров у какого-то бауэра. Колола дрова… По двенадцать часов в сутки…

Кормили нас каторфельными очистками, турнепсом и давали чай с сахарином. Чай у меня отбирала моя напарница. Украинская девушка. Она была старше и сильная, она говорила: «Я должна выжить. У меня мама осталась дома одна».

Она пела в поле красивые украинские песни. Очень красивые.

Я… Я за один раз… За один вечер все не расскажу. Не успею. Сама не выдержу…

Где это? Я не помню… Но это уже было в лагере… Я, видимо, уже попала в Бухенвальд…

Там мы разгружали машины с мертвыми и укладывали их в штабеля, укладывали слоями – слой мертвых, слой просмоленных шпал. Один слой, второй слой… И так с утра до ночи, мы готовили костры. Костры из… Ну, ясное дело… Из трупов… А среди мертвых попадались живые, и они хотели что-то нам сказать. Какие-то слова. А нам нельзя было возле них останавливаться, ну, хотя бы послушать…

О-о-о-о! Жизнь человеческая… Я не знаю, легко ли жить дереву, всему живому, кого человек приручил. Скотине, птице… Но о человеке я знаю…

Я хотела умереть, мне уже никого не было жалко… Когда собиралась: вот-вот, и нож искала… Ночью ко мне прилетал мой ангел… Я не помню, какими словами он меня утешал, но слова были ласковые. Он меня долго уговаривал… Когда я рассказывала другим о своем ангеле, все думали, что я сошла с ума. Знакомых людей уже давно рядом не замечала, вокруг были одни чужие люди. Одни незнакомцы. Никто не хотел ни с кем знакомиться, потому что завтра или тот, или этот умрет. Зачем знакомиться? Но один раз я полюбила маленькую девочку… Машеньку… Она была беленькая и тихая. Мы дружили с ней месяц. В лагере месяц – это целая жизнь, это – вечность. Она первая подошла ко мне:

– У тебя нет карандаша?

– Нет.

– А листочка бумаги?

– Тоже нет. А зачем тебе?

– Я знаю, что скоро умру, и хочу маме письмо написать.

В лагере это было не положено – ни карандаш, ни бумага. Но ей мы нашли. Она всем нравилась – такая беленькая и тихая. И голос тихий.

– Как ты пошлешь письмо? – спросила я.

– Я открою ночью окно… И отдам листочки ветру…

Я не знаю… Может, ей было восемь лет, а может, и десять. Как угадаешь по косточкам? Там не люди ходили, а их скелеты… Скоро она заболела, не могла вставать и ходить на работу. Я ее просила… В первый день я даже дотянула ее до дверей, она повисла на дверях, а идти не может. Два дня лежала, а на третий день за ней пришли и унесли на носилках. Выход из лагеря был один – через трубу… Мы это все знали. Сразу на небо…

Я буду век помнить… Я за жизнь не забуду…

Когда она заболела… Мы ночью разговаривали:

– К тебе прилетает ангел? – Я хотела рассказать ей о своем ангеле.

– Нет. Ко мне мама приходит. Она всегда в белой блузке. Я помню эту ее блузку с вышитыми синими васильками.

Осенью… Я дожила до осени… Каким чудом? Я не знаю… Нас утром погнали на работу в поле. Собирали морковку, срезали капусту – я любила эту работу. Я уже давно не выходила в поле, не видела ничего зеленого. В лагере не видно неба, не видно земли из-за дыма. Труба высокая, черная. День и ночь из нее валил дым… В поле я увидела желтый цветочек, а я уже забыла, как цветы растут. Я погладила цветочек… И другие женщины его погладили. Мы знали, что сюда привозят пепел из нашего крематория, а у каждого кто-то погиб. У кого сестра погибла, у кого мама… А у меня Машенька…

Если бы я знала, что выживу, я спросила бы адрес ее мамы… Но я не думала…

Как я выжила, когда умирала сто раз? Не знаю… Это мой ангел меня спас. Уговорил. Он и сейчас появляется, он любит такую ночь, чтобы луна сильно в окно светила. Белым светом…

А вам не страшно со мной? Не страшно меня слушать…

О-о-о-о…

Володя Барсук – 12 лет.

Сейчас – председатель Белорусского республиканского совета спортивного общества «Спартак».

Сразу ушли в партизаны…

Всей семьей: папа, мама и мы с братом. Брат был старше. Ему выдали винтовку. Я завидовал, и он учил меня стрелять.

Однажды брат не вернулся с задания… Мама долго не хотела верить, что он погиб. В отряд передали, что группа партизан, которую окружили немцы, подорвала себя противотанковой миной, чтобы не попасть живыми в плен. У мамы было подозрение, что там оказался и наш Александр. Его с этой группой не посылали, но он мог ее встретить. Она пришла к командиру отряда и говорит:

– Я чувствую, что там и мой сын лежит. Разрешите мне туда съездить.

Ей дали несколько бойцов, и мы поехали. И вот что такое материнское сердце! Местные жители уже похоронили погибших. Бойцы начинают рыть в одном углу, а мама показывает в другое место: «Ройте здесь…» Начинают рыть там и находят брата, его уже было не узнать, он весь почернел. Мама признала его по шву от аппендицита и по расческе в кармане.