Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Дж. Эванс

Такие экстремальные националистические группы не были продуктом манипуляций правящих элит, они изначально были народными движениями, созданными снизу в результате политической мобилизации. Но они не имели никакой поддержки среди рабочего класса. Дальше всего по социальной шкале среди поддерживавших их групп находились офисные работники и клерки, один из профсоюзов которых, ожесточенно антисемитский Германский национальный союз торговых работников, жестко выступал против деловых интересов евреев, которые якобы занижали зарплаты членов союза. Кроме того, участники этой организации противоборствовали появлению женщин на секретарских и административных должностях, усматривая в этом происки евреев, пытающихся разрушить немецкую семью[144]. Вместе с тем националистические ассоциации, начиная с 1912 г. усилившие свои позиции, оказывали огромное давление на немецкое правительство. Это давление стало еще больше, когда пангерманцы завели новых друзей в правой прессе. Один из сторонников пангерманизма, отставной генерал Константин фон Гебзаттель, впечатленный работой «Если бы я был кайзером», сочинил развернутый меморандум, в котором призывал к войне против «еврейских махинаций и подстрекательств социал-демократических лидеров», созданию рейха, который бы «не был парламентским», возвращению роли кайзера, который бы правил на самом деле, вместо того чтобы быть номинальным главой, и вел агрессивную внешнюю политику «железной рукой», а также пропагандировал введение избирательного права, которое бы сводило влияние масс к минимуму.

Согласно положениям меморандума, евреев следовало считать иностранцами, им запрещалось владеть землей, а в случае эмиграции они должны были лишаться всей своей собственности. Они должны были быть лишены права занимать государственные должности, в том числе на гражданской службе, в юриспруденции, университетах и армии. По мнению Гебзаттеля, принятие христианской веры никак не влияло на тот факт, что человек был евреем. Любой имевший больше четверти «еврейской крови» должен был считаться евреем, а не немцем. «Еврейскую прессу» следовало упразднить. Все это было необходимо, поскольку, по его словам, во всей жизни Германии доминировал «еврейский дух», поверхностный, отрицательный, деструктивно критический и материалистический. Настало время для возрождения истинного германского духа — глубокого, положительного и идеалистического. Все это следовало реализовать в ходе успешного государственного переворота сверху, закрепленного объявлением осадной войны и введением военного положения. Гебзаттель и его друг, лидер пангерманистов Генрих Класс, считали этот меморандум умеренным. Такая умеренность имела причины — была идея направить меморандум принцу Фридриху Вильгельму, наследнику престола, про которого было известно, что он сочувствует националистическим идеям. А он в свою очередь с энтузиазмом передал его своему отцу и человеку, который занимал пост, принадлежавший когда-то Бисмарку, — рейхсканцлеру Теобальду фон Бетману-Гольвегу[145].

Бетман и кайзер вежливо, но твердо отвергли идеи Гебзаттеля, посчитав их непрактичными и опасными для стабильности монархии. Рейхсканцлер признал, что «еврейский вопрос» был областью, в которой «крылись большие опасности для дальнейшего развития Германии». Но, продолжил он, драконовские решения Гебзаттеля нельзя было принимать всерьез. Кайзер еще больше раскритиковал эти предложения, предупредив своего сына, что Гебзаттель был «странным энтузиастом», идеи которого часто оказывались «совершенно детскими». Вместе с тем он признал, что, хотя выдворение евреев из Германии и представлялось экономически невыгодным, было важно «исключить еврейское влияние на армию и органы управления, насколько это возможно, и ограничить его областями искусства и литературы». В области прессы он также считал, что «еврейство нашло для себя наиболее опасное место», хотя общее ограничение свободы прессы, предлагаемое Гебзаттелем, по его мнению, было бы непродуктивным. Антисемитские стереотипы стали популярными в самых высоких государственных кругах. Что касается кайзера, то на него большое влияние оказала книга Хьюстона «Основы девятнадцатого века», которую он оценил очень высоко и считал призывом к пробуждению Германии. Более того, в отсутствие ограничительных факторов пангерманисты распространяли свою критику канцлера на публике и за кулисами, из-за чего Бетман чувствовал постоянно возрастающее давление общества, требовавшего жесткой внешней политики, что в конечном счете привело к кризису, породившему Первую мировую войну в августе 1914 г.[146]

III

Как и другие европейские нации, Германия вступила в Первую мировую войну с оптимизмом, нисколько не сомневаясь в том, что выиграет эту войну и что победа достанется ей в сравнительно короткие сроки. Военные же, как, например, военный министр Эрих фон Фалькенгайн, ожидали более продолжительного конфликта и даже боялись, что Германия может быть побеждена. Однако их экспертное мнение было не интересно массам или хотя бы большинству политиков, в чьих руках находилась судьба Германии[147]. Чувство непобедимости поддерживалось масштабным ростом немецкой экономики в предыдущие несколько десятилетий, а также ошеломляющими победами немецкой армии в 1914–17 гг. на восточном фронте. Раннее русское вторжение в Восточную Пруссию побудило начальника немецкого генерального штаба назначить отставного генерала и ветерана войны 1870–71 гг. Пауля фон Гинденбурга, родившегося в 1847 г., главой военной кампании, в помощь ему был назначен начальник штаба Эрих Людендорф, технический эксперт и военный инженер недворянского происхождения, заработавший свою репутацию при нападении на Льеж в начале войны. Два генерала заманили вторгшиеся русские армии в ловушку и уничтожили их, за чем последовала череда дальнейших побед. К концу сентября 1915 г. немцы завоевали Польшу, нанесли огромный урон русским армиям и откинули их назад почти на 150 миль с позиций, которые те занимали в предыдущем году.

Благодаря этим достижениям Гинденбургстал считаться практически непобедимым генералом. Вокруг него быстро возник героический ореол, и его невозмутимое присутствие, казалось, дает ощущение стабильности в меняющихся условиях войны. Однако на самом деле он был человеком с ограниченным политическим кругозором и способностями. Во многом он выступал в качестве прикрытия для своего энергичного подчиненного Людендорфа, чье представление о ведении войны было гораздо более радикальным и жестким, чем у Гинденбурга. Успехи этих двоих на востоке резко контрастировали с тупиковой ситуацией на западе, где через несколько месяцев после начала войны около восьми миллионов войск сидели друг напротив друга в окопах на всем протяжении 450-километровой линии фронта от Северного моря до швейцарской границы, не имея возможности хоть сколько-нибудь продвинуться вглубь вражеских позиций. Мягкая земля позволяла рыть защитные траншеи линия за линией.