Сиротка для дракона. Боевой факультет - Наталья Шнейдер

сложила их в сумку, благо она была очень вместительной. Родерик оказался прав: получилось совершенно неподъемно. Ничего, буду останавливаться и отдыхать по дороге. А ремень я обмотала вокруг ладони, оставив свободной часть с пряжкой на конце. На случай, если Бенедикт все же будет меня поджидать.

На лестнице никаких сюрпризов не оказалось, но едва я шагнула из-под освещенного фонарем козырька у входа в густые сумерки, с двух сторон дорожки почти одновременно выступили две тени. Тощая, словно состоявшая из острых углов, и широкоплечая.

Я попятилась, сбросила сумку перед собой, глядишь, кто из двоих и споткнется. Сжала в разом вспотевшей ладони ремень.

И обнаружила, что угловатому уже не до меня — широкоплечий схватил его за грудки и притянул к себе.

— С одного раза не понял? — поинтересовался он голосом Родерика. — Добавить?

Я ошалело моргнула. Глаза начали привыкать к темноте. Действительно Родерик. Он-то что тут делал? Неужели встречать пришел?

— Это ты не понял. — Голос Бенедикта зазвенел яростью. — Граф Сандью — близкий друг моего отца, и он тебя в порошок сотрет.

Я похолодела. Граф Сандью, муж госпожи Кассии, был министром внутренних дел, и уж если такой человек потребует наказать кого-то, неважно, виновного или нет, все послушают. Конечно, от самой графини я ничего, кроме добра, не видела, но разве редко бывает, что жена — образец кротости и милосердия, а любящий муж и примерный семьянин на службе превращается в жестокого самодура?

Конечно, я завтра же отправлюсь в приют и поговорю с ней, но много ли прока будет от этого разговора?

Мои мысли перебил смех Родерика. Кажется, он от души веселился, словно угловатый ляпнул что-то вовсе несуразное.

— Граф Сандью в лучшем случае раскланивается с бароном. И он человек чести. Именно так отзываются о нем мои родители, его хорошие друзья.

— Врешь!

— О том, что граф честен?

Бенедикт скривился, а Родерик продолжал:

— Так что твой отец не побежит хлопотать перед ним за тебя. Это тебе придется придумывать оправдания, когда он узнает, что ты поднял руку на женщину. Перед отцом. И перед графом, если он узнает, что ты пытался скормить ему клевету. А он узнает, я об этом позабочусь, если ты не уймешься.

И после этого Родерик будет говорить, будто у него нет титула? Не каждый может вот так просто заявить, что пожалуется графу, министру и тот прислушается к его словам!

Или это просто пустые угрозы?

— Граф тебя на порог не пустит!

— Хочешь проверить? — вкрадчиво поинтересовался Родерик. — Или хочешь проверить, что скажет барон Вернон, узнав о сегодняшнем? Я расскажу ему, если еще раз увижу тебя ближе чем в сотне ярдов от Лианор.

— Он скажет, что я правильно сделал, поставив на место чернь!

— Баронесса, возможно, так и скажет. Но не барон.

Все интереснее и интереснее. Откуда Родерик знает родителей угловатого и почему в таком случае угловатый не знает его?

— Да кто ты такой, чтобы отец тебе поверил! Еще один выскочка из простонародья, только разбогатевший? Решил, что деньги делают тебя ровней мне?

Можно подумать, тот, кто подбил Бенедикту второй глаз, сделал это кошельком с золотом. Хотя, наверное, удобная штука в драке. Компактная и увесистая.

— Я слышал, барон и без того очень разочарован в наследнике, — не унимался Родерик. — Хочешь добавить ему поводов для разочарования?

Угловатый выругался. Мне захотелось исчезнуть. Нет, не из сочувствия к Бенедикту, которого методично смешивали с грязью. Просто Родерик проделывал это при свидетелях. И такого не прощают. Свидетелям.

Конечно, барончик сам дурак, что не внял первому предупреждению. Не подкарауливай он меня сейчас, не получил бы прилюдную выволочку. Но уже и без того ясно, что простейшие причинно-следственные связи за пределами его понимания. Как его такого на международный-то взяли? Впрочем… оттарабанил заученное, вот и поступил. На собеседовании, когда решалось, примут ли меня сразу на первый курс или сперва отправят на подготовительный, тоже не слишком разбирались, понимаю ли я ответы на вопросы или просто затвердила их и повторяю, как птица-попугай из зоопарка.

— Так мы поняли друг друга? — спросил Родерик, выпуская мундир Бенедикта.

— Нет, — вскинулся угловатый. — Попробуй хоть пальцем меня тронуть, и я пойду к целителю, а потом к судье…

— И судья скажет, что ты можешь подтереться заключением целителя. Как и тем, что уже приготовил.

— Не все судьи в городе продажны! Сколько бы у тебя ни было денег, я найду честного!

«Честного» — это того, кто будет смотреть не на достаток, а на происхождение? Я едва удержалась, чтобы не спросить, — даже рот ладонью закрыла, как маленькая. Вот уж когда в самом деле незачем влезать в мужской разговор!

— Я думаю, что, попав в новое место, нужно узнать обычаи этого места, а не задирать нос и обижать барышень. Ты хоть устав-то университета читал, умник?

Угловатый моргнул. Честно говоря, я тоже удивилась — вообще не знала, что такой документ существует и что он может понадобиться обычному студенту. Значит, надо найти и прочитать, чтобы не уподобляться Бенедикту.

— Не читал, — довольно протянул Родерик. — Так вот, двадцать лет назад император постановил, что университет должен быть местом свободного развития науки, где не смотрят на звания и сословия.

Бенедикта перекосило. Я хмыкнула про себя. Гладко было на бумаге, а на деле вода и масло не смешиваются.

— И чтобы такие, как ты, не пытались нарушить это правило, с чего-то решив, будто выше остальных, все происшествия в стенах университета разбирает совет университета. За исключением тяжких преступлений против личности.

— Вот именно! — обрадовался угловатый. — Тяжких преступлений против личности! И целитель…

— Зафиксировал повреждения, не причинившие вред здоровью.

У Бенедикта отвисла челюсть. У меня, признаться, тоже. Значит, еще одна зарубка в памяти — найти нормы, или как они называются, и разобраться в них. Просто чтобы нечаянно не натворить чего-то, что действительно будет считаться тяжким преступлением против личности.

— Поэтому любой судья развернет твое прошение и велит обращаться в совет университета. А совет университета — это деканы и старосты факультетов. Я — староста