Игла Стёжки-Дорожки - Яна Тарьянова

длительным отсутствием жениха, пустилась на поиски и тоже пропала. Мы утеряли власть над тропами и песками. А если бы и не утеряли…

Широко распахнулась дверь буфета. Золтан придержал ее, уважительно склоняясь:

— Он здесь. Прошу вас, госпожа.

Порог переступила зрелая красавица — Дима ее откуда-то знал, хотя не помнил, чтобы они встречались наяву. Может быть, во снах? Волосы цвета пшеницы, выбеленные ранней сединой, покрывал вышитый колосьями платок. Когда ткань соскользнула, укутывая плечи, Дым шепнул: «Я вижу. Вижу твоими глазами. Это Заржина, богиня плодородия. Платок в минуты нужды превращается в скатерть-самобранку». Шепот пробил заслонку в памяти, и Дима, вставший со стула и наклонивший голову, покраснел, мучительно стыдясь того, что в детстве прилепил к госпоже Заржине ярлык «заведующая». Какая, ёлкин сад, заведующая? От взгляда на подпояску-лозу дрожь пробирает — без объяснений видно, что движение руки может превратить ее в смертоносную плеть, карающую врагов. Непроста, ох, непроста сводная сестра Чура. Не только накормит голодного, но и накажет того, кто отбирает у нуждающегося последний кусок.

— Я почувствовала прикосновение к нити, — объяснила Заржина, усаживаясь на стул, подвинутый Чуром. — Не режь. Я развяжу. Смутные времена, тысячи искореженных судеб. Никогда не думала, что в мирах столько волшбы. Ты слышишь меня, львенок?

— Даже вижу, светозарная, — отозвался Дым.

— Я отводила тебя домой. Сейчас нить напомнила мне о забытом долге. Я видела тень, наплывающую на твой мир. Не смогла прочесть судьбы твоих родственников, решила вернуться позже. И забыла. Не думала о тебе долгие годы. Нужно это исправить. Я провожу человека в его мир, чтобы он не заблудился, а потом…

Маугли, которого Дима стряхнул с коленей на пол, сидел столбиком, смотрел на Заржину, почтительно шевеля ушами. Сам Дима стоял, не осмеливаясь опуститься на стул, и чувствовал, как его разрывает надвое от нахлынувших чувств. Заржина была сильна, чистота ее намерений не вызывало сомнений. Она искренне желала добра — и ему, и Дыму. Раздражало и обижало то, что она по-прежнему видела в них неразумных детей, которых надо водить за руку. «Львенок» из уст Чура звучало необидно — так старший брат обращается к вымахавшему под две метра младшему: «Эй, мелкий!». Немного поддразнивая, оставляя за собой право дать совет. Интонация Заржины была другой. И он, и Дым оставались для нее несмышленышами. Дима не хотел, чтобы его вели домой, внимательно следя, чтобы он не оступился. Нет.

— Нет, — озвучил его мысль Чур. — И тот сам дорогу найдет, и этот. Взрослые уже, у львенка под боком свой львенок спит. Нить развяжи, с этим я спорить не буду. Развязать лучше, чем резать. Клубок человек заберет.

— И что дальше?

Заржина взяла у буфетчицы чайник с кипятком, долила в заварник — цвет стал янтарным, а запах дурманно-медовым — коснулась подстаканников, заставляя засиять.

— А дальше посмотрим. Пусть делают, что собирались. Подстрахую, дам возможность выйти к заставам в случае опасности. На помощь позвать.

— Льву будет сложно уйти, — нахмурилась Заржина. — Он носит ограничитель. А если он не сможет проконтролировать смену формы и ошейник оторвет ему голову в межмирье, до того, как он доберется на твою заставу и попросит о помощи? Его ребенок останется один — неважно, на Кромке или в каком-то мире. Мы не имеем права ломать еще одну судьбу.

— Он мою черепашку подобрал. Она обо всем позаботится.

Заржина некоторое время обдумывала его слова. Хотела что-то сказать, но только махнула рукой и расстелила на столешнице край платка. К Диме подкатились три яблока — темно-вишневых, крупных, ловивших чайные блики глянцевой шкуркой. Чур поставил локоть на стол, пальцы Заржины коснулись шерстяной нити. Дым шепнул: «Если это сон, то я проснусь, и буду долго и горько выть». Дима осторожно подгреб яблоки к себе и ответил: «Вроде не сон. Все как-то странно и много вопросов… но это по-настоящему».

Короткие хвостики расплелись, нить повисла на запястье Чура, покачиваясь и роняя на столешницу капли крови. Бог-пограничник подхватил нитку другой рукой, намотал на указательный палец. Удивительно, но в итоге из маленького обрывка получился довольно-таки внушительный клубок. Размером с яблоко.

— Бери, — Чур протянул его Диме. — Кинешь на землю, он покатится. Остальное — как повезет.

Дима ощупал красную шерсть, убедился, что клубок не пачкает пальцы — никакой крови нет и в помине — и поблагодарил. И Чура, и поднявшуюся со стула Заржину. Кисти платка скользнули по столу, Золтан распахнул дверь, и богиня урожая покинула буфет, одарив их кивком на прощанье.

— Все-таки обиделась, — проговорил Чур, проводив ее взглядом. — На меня. Ни тебе, ни львятам это не аукнется. А я переживу.

Дима сел, подтянул к себе чай, изменивший и цвет, и вкус. Отпил под завистливое шипение Дыма. Чур покопался в карманах, достал портсигар с рельефным гербом — трубы, знамена, оленья голова, переплетенные инициалы. Открыл, позволяя Диме посмотреть на содержимое. Крохотные пушистые перья, рыболовные крючки, бусины, обрывки цепочек, миниатюрный навесной замок размером с ноготь мизинца, огарок тонкой восковой свечи, пара камушков с дырками — «куриных божков» — скрепки, булавки и несколько мелких гвоздей. Один из «куриных божков» был прицеплен на булавку и вручен Диме.

— Возьми. Поможет тебе путь к заставе найти, если совсем заблудишься. На землю не кидай, просто иди, не особо задумываясь. Ноги сами выведут. А это…

Перышко, сияющее белизной, легло на ладонь.

— Проговоришь просьбу о помощи, пустишь по ветру, когда станет совсем туго. Я услышу, приду, как только смогу. Но учти. Если побеспокоишь по мелочи, оно не долетит. Приберегай на крайний случай.

Дима поблагодарил, прицепил булавку на рубашку, а перышко уложил в маленький пластмассовый контейнер с плотной крышкой, поданный услужливой буфетчицей.

— Повидались и хорошо, — подытожил Чур, убирая портсигар в карман. — Ты погулять хотел? Осмотреться? Пристрелять винтовку?

Дмитрий Генрихович кивнул.

— Гуляй. А у меня дела.

Надо было проговорить очередную порцию слов благодарности — кашу маслом не испортишь — но любопытство подтолкнуло к вопросу:

— Извините… я не задержу. Только спрошу. А девы эти красивые — кто? Та, которую вы забрали — ух! У нее на плече татушка крутая, и сама она… ух!

— Это не татушка, — усмехнулся Чур, вставая и направляясь к выходу. — Храмовая пигментация, печать Тимаса, покровителя ядовитых растений. Девочки варят отраву, приворотное и отворотное, и сдвигают их на барахолках, потому что при храмах дозволяется торговать только очень ограниченным набором зелий. Конкретно эта варила яд для оборотней. Хвостатый тебе расскажет про кладбищенский волхоягодник, я уверен, он об этом в книгах читал.

— А такая!.. — Дмитрий Генрихович повел плечами,