Игла Стёжки-Дорожки - Яна Тарьянова

не успел. Маугли вцепился ему в морду, подтянулся, лягнул задними лапами, располосовывая грудь и брюхо. Кроль и кот покатились по траве, разбежались, обменялись угрожающим воем. Дима отступил к «Винторезу», держа в руке теряющее пузырьки дерево и подыскивая подходящий камень. Ввязываться в драку не понадобилось: кот спасовал, вывалил ворох ругательств и сообщил:

— Ты не открыл — тот, кто у тебя возьмет, откроет. Наговор все равно его к кладу притянет. Поработаешь за меня, человек.

После этих слов котяра отступил к лестнице и растворился в сгустившемся тумане. Очередной пузырек упал с ветки и разбился. Маугли полоснул когтями, разгоняя облачко горького дыма, вызывая чей-то далекий стон.

— Спасибо, друг! — поблагодарил Дмитрий Генрихович. — Айда на базар, попробуем поменяться. Или просто загоним, чтобы были деньжата в буфете пожрать. Ну и на всякое… по мелочи.

Кроль кивнул. Дима спохватился:

— А что он там мяукал про клад? Может, надо было попробовать клад отжать? А я на дерево польстился.

Кроль отрицательно замотал головой.

— Ладно, — согласился Дима. — Обойдемся без клада.

Они вошли в подъезд, роняя пузырьки. Поднялись на второй этаж, прошествовали к «мосинке», сопровождаемые гулом удивленных голосов. Торговцы толкали друг друга локтями, указывали на Маугли, на куст, подсовывали и расхваливали свой товар. Дмитрий Генрихович посмотрел на заблестевшие глаза урюка и твердо сказал:

— Еще патроны. Б-30, с бронебойной пулей, и обычные. Бронебойно-зажигательные не надо. Хотя, если коробку добавишь, не обижусь.

Пока урюк бегал по рынку, отыскивая патроны, Дима осторожно отломил две тонкие веточки с пузырьками, стараясь не касаться стеклянной тары, и стал обладателем новехонького армейского рюкзака, аптечки и всей охапки хоженей, выложенных на прилавок. Тетка их в газету завернула, с поклоном Диме подала, ухватила ветку и слиняла, рассыпаясь в благодарностях. Да и урюк не подкачал, расстарался, притащил и патроны, и сумку-чехол для переноски винтовки, целехонькую, крепкую, с клеймом тысяча девятьсот сорок второго года — как из машины времени вынул — добавил чехол для ПУ и набор принадлежностей для чистки. Мелькнула мысль — «а не продешевил ли я?» — но Дима быстро ее отогнал. Как пришло, так и ушло. Главное, что винтовку никто перехватить не успел. Куст, в общем-то, Маугли у кота отбил, сам он только дернул. А раз Маугли против обмена не возражает, значит, так тому и быть.

Он продолжал попытки дозваться Дыма, но мысленные вопли как будто в вату падали.

«Может быть, тут что-то работает как глушилка. Надо отойти. Можно на лестницу какую-нибудь вскарабкаться, если подходящая площадка найдется — разбить временный лагерь, винтовку пристрелять. Но сначала в буфет сходим. Я толком не позавтракал, жрать уже охота. Да и кроль некормленый, вчера вечером три сосиски заточил, а утром колбасу разбросал по всей кухне, не прикоснувшись».

В последний момент аж сердце заныло, стало жалко, что ни одного пузырька себе не оставил. Вот тот, с крохотной алой гвоздичкой, издающий мелодичный перезвон… что-то знакомое было в этих колокольчиках — то ли рождественская песенка с новой родины, то ли звук кремлевских курантов.

Накатило — «открой, и окажешься там». В детстве. В беззаботном детстве, которого у Димы не было: открой пробку, сделай шаг, встань в хоровод, который закружит вокруг новогодней елки с алой звездой-верхушкой. Он почувствовал запах хвои и шоколада, потянул руку, укрепился в желании сорвать пузырек — к еловым радостям добавился пронзительный аромат мандаринов.

Маугли снова вгрызся ему в запястье — посильнее, чем когда с лестницы скидывал. Зарычал так, что Дима на два шага от деревца отступил. И наваждение рассеялось, оставив щемящее чувство в груди. Дима откашлялся, посмотрел на окровавленное запястье и буркнул:

— Спасибо.

Кроль дернул ухом и посмотрел на него сочувственно, как будто утешить хотел, да не знал как.

— Пойдем, — навьючиваясь поклажей, позвал Дима. — Сначала в скверик на лавку, я руку перебинтую, а потом в буфет. Посмотрим на ассортимент, понюхаем. Может быть, выберем что-нибудь. А если несъедобным кормят, поищем какое-нибудь кафе или кабак.

До знакомой лавочки не дошли, и не потому, что Дмитрий Генрихович был нагружен двумя винтовками и рюкзаком — своя ноша не тянула. Стоило сделать шаг от подъезда, как дорожка подозрительно зашевелилась: асфальт потрескался, сдвинулся с места, как будто на лед был уложен, а недосторой за спиной тряхнуло — спасибо, что никакие кирпичи и арматура на голову не прилетели. На барахолке раздались крики — то ли ужаса, то ли недовольства — из буфета дружно заорали в ответ. Диме пришлось подхватить Маугли с дорожки и сунуть за пазуху, потому что их чуть не затоптали. Урюки, гоблины и пресветлые эльфы бежали во все стороны, лезли заборы из бетонных плит, падали, отступали и скрывались в подвальных помещениях зданий, прячась от людей в форме.

Дмитрий Генрихович прижался к стене, посмотрел на пятнистые куртки, современную броню и разнообразное вооружение — от арбалетов до короткоствольных автоматов — и решил не рыпаться. Кроме вояк к зданию подошли два крепких бородатых мужика в бурых балахонах с капюшонами, напоминавшие священников, только вместо крестов обвешанные фенечками, и несколько не менее крепких псов — как бы ни волки. Барахолку взяли в кольцо. Прорываться было себе дороже, а это значило, что надо договариваться или косить под заблудившегося дурачка. В зависимости от строгости допроса.

Вояки Диму не тронули — скользнули взглядами по Маугли и винтовкам, побежали вверх по лестнице. Из-под бетонного забора над трамвайными рельсами выглянул знакомый котяра, зашипел — похоже, радовался тому, что у них с Маугли неприятности.

«Дым! — без особой надежды позвал Дима. — Дым! Ты меня слышишь? Я тут, кажется, опять влип…»

Желание поговорить исчезло, когда он увидел, как прямо на трамвайных путях появилась выщербленная каменная лестница. Словно с неба скинули рулон обоев или ковровую дорожку, а рулон, размотавшись и коснувшись асфальта и металла, обрел объем, оброс массивным парапетом и тяжеленными ступенями. Мелкие камушки прыгали-цокали, спускаясь с высоты, предупреждая: «С дороги! Уступи дорогу! Чур! Чур-чур-чур идет!». И снова заныло в груди, но не от обиды, что пузырька не досталось, а от нехорошего предчувствия. Как будто запамятовал о давнем долге, а теперь столкнулся с кредитором лоб в лоб, и неизбежность разговоров о забывчивости тягостнее отдачи и накопившихся процентов.

Дима опустил голову, ткнулся носом в услужливо подставленную мордочку Маугли, едва не чихнул от прикосновения к мягкой шерстке, и перевел взгляд на лестницу — чему быть, того не миновать. Перевел, рассмотрел и признал — дед не прост. Под невзрачной оберткой — потертая буро-зеленая пятнистая куртка, поизношенней, чем