Дыхание. Новые факты об утраченном искусстве - Джеймс Нестор

Ольсон уверен в успехе эксперимента. И он сам, и его клиенты испытывали существенное улучшение выносливости и общего самочувствия после нескольких недель тренировок. Однако от многих других я слышал, что следствием может быть ужасная головная боль – совсем не такая «хорошая», как он утверждал. Мне говорили, что подобные опыты – не для дилетантов.

Я сворачиваю с автострады на однополосную дорогу и паркуюсь возле рыболовного клуба «Золотые ворота». Стадо бизонов за загородкой смотрит на нас с Ольсоном усталыми глазами. Мы снимаем пиджаки, делаем по паре глотков воды и начинаем бег.

Я терпеть не могу бег трусцой. В отличие от других видов физической активности типа серфинга или плавания, я во время бега каждую секунду ощущаю, как мне плохо и скучно. Я никогда не испытывал того чувства эйфории от бега, о котором так часто говорят. Этого не было даже тогда, когда я в молодости бегал через день по шесть с половиной километров. Польза от бега была очевидной: после него я чувствовал себя прекрасно. Но сам бег был сплошной мукой.

Ольсон решил поменять мое отношение к нему. Он и сам занимался бегом на протяжении нескольких десятилетий, и тренировал десятки бегунов. «Главное – это найти свой ритм, – говорит он мне, пока мы напрямую прокладываем путь через кусты ежевики, – чтобы надо было прилагать определенные усилия, но не слишком большие».

Тропинка раздваивается, и мы сворачиваем на менее протоптанную. Солнце просвечивает сквозь кроны высоченных деревьев, в воздухе стоит запах мяты, а под ногами шуршат опавшие листья. Благодать!

«Я хочу, чтобы ты, когда разогреешься, начал задерживать выдох», – говорит он. Он уже обсуждал со мной накануне этот вопрос, поэтому я представляю себе, что меня ждет.

Каждый вдох должен длиться примерно три секунды, а выдох – четыре. Потом его продолжительность будет доводиться при таком же коротком вдохе до пяти, шести и семи секунд.

Разумеется, более длинный выдох будет означать повышение содержания двуокиси углерода. Это позволит добиться более высокой аэробной выносливости. Показатель максимального потребления кислорода (МПК) – это лучший критерий хорошей кардиореспираторной готовности. Приучая организм обходиться меньшим объемом дыхания, мы повышаем МПК, что не только повышает спортивную выносливость и долголетие, но и позволяет дольше сохранять здоровье.

* * *

Крестным отцом этого направления был пульмонавт, родившийся в 1923 году на хуторе неподалеку от Киева, в нынешней Украине. Его имя – Константин Павлович Бутейко. Всю свою молодость он посвятил изучению окружающего мира. Он изучал все подряд – растения, насекомых, игрушки, машины. Он рассматривал мир как механизм, а все, из чего он состоит, – как детали, составляющие единое целое. Уже будучи подростком, Бутейко стал блестящим механиком и во время Второй мировой войны провел четыре года на фронте, ремонтируя автомобили, танки и орудия Советской армии.

«Когда война закончилась, я решил заняться исследованиями самой сложной машины – человека, – рассказывал он. – Мне казалось, что если я изучу его устройство, то смогу диагностировать болезни с той же легкостью, как и неисправности машин».

Бутейко поступил в Первый Московский медицинский институт – самое престижное медицинское учебное заведение в Советском Союзе – и с отличием окончил его в 1952 году. Еще будучи в ординатуре, он заметил, что самые тяжелые больные дышат чересчур интенсивно. И чем активнее они дышали, тем тяжелее становилось их состояние, особенно у тех, кто страдал гипертонией.

У самого Бутейко было высокое артериальное давление. Его мучили головные боли, которые нередко сопровождались болями в желудке и сердце. Выписанные лекарства не помогали. В 29 лет его систолическое давление поднималось до 212, что чрезвычайно опасно. Врачи считали, что жить ему осталось не больше года.

«Можно спастись от рака, вырезав опухоль, – говорил впоследствии Бутейко, – но от гипертонии не спасешься». Единственное, что он мог сделать для пациентов и самого себя – это попытаться смягчить симптомы.

Рассказывают, что однажды октябрьским вечером Бутейко стоял один в больничной палате, глядя в окно на черное осеннее небо. Ему бросилось в глаза свое отражение в стекле – костлявое осунувшееся лицо, жадно ловящее воздух открытым ртом. Взгляд опустился ниже, на белый халат, прикрывавший грудь, на плечи, поднимавшиеся и опускавшиеся в такт вздохам. Дыхание ничуть не отличалось от того, которое он наблюдал у своих неизлечимо больных пациентов. Бутейко не испытывал никакой физической нагрузки и все же дышал, словно после тяжелой тренировки.

Он решился на эксперимент: перешел на поверхностное дыхание, расслабив мышцы груди и живота и медленно втягивая воздух носом. Спустя пару минут пульсирующая боль в голове, желудке и сердце исчезла. Бутейко вернулся к прежнему тяжелому дыханию – и уже через пять вдохов боль вернулась.

«А что, если гипервентиляция является не следствием гипертонии и головной боли, а ее причиной?» — задумался Бутейко. Сердечные заболевания, язвы и хронические воспаления связываются с нарушениями кровообращения, метаболизма и отклонениями показателей рН крови. Но на все эти функции влияет дыхание. Если мы вдыхаем на 20 или даже всего на 10 процентов больше, чем требуется организму, это нарушает работу его систем. Организм ослабевает и начинает работать с ошибками. Не может ли случиться, что люди болеют из-за того, что слишком интенсивно дышат?

Бутейко решил пройтись по больнице. В палате астматиков он обнаружил пациента, который, склонившись вперед всем телом, боролся с удушьем и жадно хватал воздух. Бутейко подошел к нему и показал прием, который только что использовал сам. Через пару минут пациент успокоился. Он делал осторожные и легкие вдохи носом, а затем спокойные выдохи. Его лицо порозовело. Приступ астмы прошел.

* * *

Мы с Ольсоном продолжаем бежать по парковой тропинке. Пасторальная сцена освещается пестрыми бликами солнечных лучей, пробивающихся сквозь листву огромных деревьев, словно сошедших с экрана фильма «Аватар». С ней смешиваются элементы городских мотивов – сломанные магазинные тележки для покупок и подозрительные комки туалетной бумаги. Мы поворачиваем налево и оказываемся на дорожке, ведущей назад к берегу.

Наш путь пролегает мимо старого хиппи, сидящего на пеньке и играющего на трубе одной рукой. Во второй он держит замусоленную книжку в мягкой обложке. Перед ним безупречно одетый мужчина подсаживает старую собаку в потрепанный Mercedes 300SD, а мимо него проезжает на электроскутере женщина с дредами до пояса и яркими подтяжками. Типичная для Сан-Франциско сцена, и мы с Ольсоном прекрасно вписываемся в нее.

Мы попрактиковались в выполнении экстремальной версии метода Бутейко, который тот испытал на себе и на пациенте с астмой: мы ограничивали объем вдоха и замедляли выдох до предела, за которым уже начинался дискомфорт и даже риск. Мы вспотели, у нас раскраснелись лица. Я чувствовал, как у меня на шее вздулись вены. Нельзя сказать, что я совсем задыхался, но и удовольствия тоже было мало. Даже вдыхая немного больше воздуха, я все равно чувствовал себя так, словно кто-то душит меня.