Маленькая торговка прозой - Даниэль Пеннак

– Я собираюсь сделать из вас Ж. Л. В., более настоящего, чем в действительности, вот увидите, это будет забавно...

Темнота, луч света, картинка на экране: лоб, черные как смоль крылья шевелюры сложены назад, Прямой безупречный пробор. (Волосок к волоску, надо же!)

– Как вы заметили, господин Малоссен, «Конкорд» тщательно причесан.

(И правда, у этого типа не голова, а фюзеляж черного самолета.)

– Вы знаете, кому принадлежит сие чело, дорогая?

Королева Забо сомневается:

– Молодому Шираку?

– Нет. Копник, двадцать восемь лет, серый кардинал с Уолл-стрит. Посмотрите, какой высокий лоб, господин Малоссен, двойная морщинка, не горизонтальная, заметьте, это не сомнение, это энергия в чистом виде! Такой лоб и такая же прическа должны быть у Ж. Л. В. Так, идем дальше. Антуан!

Щелчок, смена кадра, два глаза на экране. Небесно-голубой, как требуется, взгляд устремлен вперед. Должно быть, долго тренировался, чтобы научиться смотреть не моргая. Когда ему надо посмотреть в другую сторону, то поворачивается вся голова, как пушка у танка.

– Волбрут, вольфрамовый король, – возвещает Шаботт, – рынок астронавтики весь под ним. Важен не цвет глаз, господин Малоссен, важна напряженность взгляда. Посмотрите, какая прямота под дугами бровей. С таким подвижным лицом, как у вас, должно быть, это не составит большого труда.

И все в таком же духе: округлые щеки мучного короля, волевой подбородок микроимператора (имеются в виду микроплаты), полуулыбка бельгийского магната консервов... и проч., и проч., общая картина: дурак дураком, на мой взгляд.

Но меня не спрашивали. Шаботт:

– И получаем Ж. Л. В.: безупречное равновесие властности и решимости, иронии и здорового жизнелюбия. Заметим, что Ж. Л. В. вовсе не аскет, я особенно это подчеркиваю: он любит деньги и все самое лучшее, в том числе и кулинарию. Господин Малоссен, придется набрать вес, так сказать.

– Ешь, Бенжамен, кушай мой мальчик.

– Я больше не могу, Амар, спасибо, я правда не могу...

– Что это «правда не могу»?.. Ты хочешь стать большим писателем или нет, Бен?

– Хадуш, хоть ты помолчи.

– И в самом деле, эти ребята, которые отметились в вашей белой литературе, все эти Дюма, Бальзаки, Клодели – худенькими их не назовешь.

– Симон, и ты туда же!

– А мне кажется, они, как и Бен, давились кускусом.

– Мо прав, в конечном счете все идет от ислама.

– Не знаю, испек бы Флобер свою Бовари без доброй порции кускуса...

– Вы меня оставите в покое когда-нибудь, вы, трое?

– Еще тарелочку, Бен.

– Ну же, Ж. Л. В., еще капельку...

* * *

Месяцы! Месяцы усиленной кормежки! Месяцы питательного кускуса по специальному рецепту для Ж. Л. В.! Утром и вечером! Такая же легкая пища, как юмор Хадуша и этих двух его прихвостней. Естественно, налицо – никакого результата. Зато брюхо растет и зад раздается. С моими впалыми щеками я стал похож скорее на одного из прежних романтиков, сидящих на кислой капусте в надежде слегка похудеть.

Однако Шаботт был другого мнения:

– Что бы вы там себе ни напридумывали, господин Малоссен, вы становитесь упитанным, и это вас удивляет. Дело в том, что впервые в вашей жизни вы наконец-то имеете вес человека на нашей грешной земле. Теперь я могу послать за портным.

У портного было имя макаронника, пальцы-стрекозки и улыбка Витторио Де Сика. Шаботт весело суетился вокруг нас: тут хорошо бы булавкой прихватить, а сюда неплохо бы отворот, эти полоски слишком вычурны, а этот мышино-серый отдает церковными подвалами.

– Носки, господин Малоссен, не забудьте про носки... всегда особенно внимательно выбирайте белье, оно, как и костюм, должно сидеть, как вторая кожа. Не так ли, дорогая?

Я утверждаю во всеуслышание: кто никогда не стоял в трусах перед своим издателем, под обжигающим взглядом Витторио Де Сика, пока экс-министр внутренних дел вертится вокруг, слегка повизгивая, тому неведом настоящий стыд.

В итоге они пошили мне три тройки из тончайшего материала, добытого из неизвестно каких закромов, и, само собой разумеется, того качества, которое Гэтсби[18]никогда не смог бы себе позволить. (Бенжамен Малоссен, или нищета, спрятанная под кашемиром.)

– Да, вы должны их носить, господин Малоссен, привыкайте к своей новой оболочке, я не хочу чтобы сложилось впечатление, будто ваш костюм писателя с чужого плеча. Бестселлер – тот же костюм, его надо уметь носить.

* * *

– А ничего прикид, братишка Бенжамен!

– Ты тоже хочешь прикарманить Бельвиль?

– И не ходи под карнизами, Бен, если голуби постараются, никакая химчистка не поможет.

– Это точно.

И вот этот безмозглый Нурдин, приставленный Длинным Мосси и Симоном-Арабом, таскается теперь за мной повсюду с раскрытым зонтом, чтобы голуби чего не испортили ненароком.

* * *

И завертелось.

Стоит только покинуть пределы Бельвиля, два шага в сторону от бульвара Ришар-Ленуар, и Париж уже мельтешит афишами: ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ – вот такими буквищами. ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ – и ни слова объяснения. Тактика ясна: пробудить в обществе любопытство. Артподготовка перед моим персональным наступлением. «Раздражение рефлекса на понятие», «промывание мозгов горожанам»... Два-три раза в неделю – брифинги на эту тему в издательстве «Тальон». Полдюжины рекламных агентов принялись за свое дело: загар – как только что с сафари словоохотливые и в то же время лаконичные, они разворачивают свои схемы на столе переговоров, свистопляска разъясняющих указок и категоричных маркеров, выражение лиц – как у индейцев племени Сиу, отрывших свои томагавки, готовясь к самому длинному дню в своей жизни. Они выставляют напоказ первые снимки Клары, на которых она запечатлела мой взгляд, – Ж. Л. В., сметающий все на своем пути к заветному миллиарду экземпляров. Они объявляют:

– Посмотрите, что мы вам предлагаем: этот безостановочно нагнетаемый ритм, смена лозунга и взгляда, видите? ЛИБЕРАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ... и взгляд. Захватывающе, правда?

– Вот бы мне такой взгляд, как у него...

Эти хлыщи искоса поглядывают на меня, вежливо улыбаясь, так сказать, дают понять, кто здесь кто. Дело в том, что я присутствую на этих сборищах не в качестве Ж. Л. В., но в своем обычном малоссеновском амплуа. Никто из них не признал во мне главного героя, и это очень веселит Луссу.