Позволь тебя вернуть - Аля Морейно

- Вы же видите сами, что не обходится, – врач отвечает спокойно, хотя в голосе можно уловить нотки удивления и раздражения. – Пневмония – это не детский вирус, а бактериальная инфекция. Если её не остановить, то могут быть тяжёлые осложнения.

- Но должны же у вас быть лекарства! В конце концов, я налоги за что плачу?

- Согласна с вами, должны. Но те, что у нас есть, как вы смогли уже убедиться, не работают. Поэтому необходимо как можно скорее купить новый препарат, чтобы мы начали его колоть.

- Но где мне взять такие деньги?

- Вы можете обратиться в благотворительный фонд. Но, как показывает практика, они помогают в основном детям, а ваша дочь уже совершеннолетняя. Но даже и среди детей они выбирают гораздо более серьёзные случаи, чем ваш. Кроме того, бюрократия отнимет слишком много времени, а его у вас нет.

Не представляю, что всё это значит. Я только чувствую себя с каждым днём, каждым часом всё хуже и хуже. По вечерам, засыпая, молюсь, чтобы проснуться и пойти на поправку. Но чуда никак не случается…

- Танюша, я звонила твоему папаше, – говорит мама, тяжело вздыхая.

Ничего себе новости… Насколько я знаю, условием получения квартиры было то, что мама никогда к отцу не обратится и никаких контактов с ним не будет искать. Я даже не догадывалась, что у неё номер телефона его есть.

- Подумала, что это для нас сумма неподъёмная, а у него-то денег куры не клюют. Разве ж он обеднеет, если родной дочери поможет вылечиться?

- И что? Что он ответил?

В душе теплится надежда, хотя по маминому виду понятно, что ничем хорошим разговор не закончился.

- Напомнил, что свои обязанности по отношению к тебе выполнил, когда переписал на нас квартиру… Доченька, подонок он! Отказался помогать тебе! Хотя, что ему это стоило?

Рыдает… А мне становится совсем плохо. Мамины слова ускользают из сознания. Голова разрывается. Кажется, содержимое не помещается в черепной коробке и бьётся, чтобы вырваться наружу. Свет выключается…

Я никогда не задумывалась, насколько хлипкой может быть человеческая жизнь. Я не делала ничего предосудительного, не пробовала ни сигареты, ни наркотики, никогда не увлекалась алкоголем. Я много двигалась и считала себя здоровой.

Мне всегда казалось, что смерть – это что-то почти мифическое, очень далёкое от моей реальности. Иногда она приходила за людьми, которых я знала, но они не были для меня близкими, и я никогда не задумывалась о несправедливости и подлости странной дамы с косой. И совершенно точно даже в страшных снах мне не снилось, что она придёт за мной, когда я только начну жить…

А она пришла. Я её не вижу, но чувствую, что стоит совсем рядом, в палате, где я лежу. Даже если я тут не одна, уверена, что дама – по мою душу. Я не могу ей помешать. У меня нет адвоката, чтобы оспорить её приговор, или защитников, чтобы не дали ей привести его в исполнение.

Не задумываюсь о будущем. Как-то странно складывается моё настоящее, что чувствую, будто мне крылья подрезали, и они никак не отрастают снова. Без них я не могу летать. А что за жизнь без полёта? Может, поэтому она тут?

Никаких туннелей, никакого света. Просто непроглядная тьма и голоса. То ближе, то дальше. Что говорят – не понимаю, смысл не улавливаю. Я будто не здесь, наблюдаю издали, со стороны. Различаю лишь эхо произнесенных звуков. Даже нет уверенности, что я всё ещё жива…

Возвращение в реальность происходит постепенно. Не сразу осознаю, что я всё-таки вернулась, а дама с косой не солоно хлебавши ушла дальше – искать новую жертву.

Я будто карабкаюсь на отвесную скалу. Из последних сил, через полную невозможность… Борюсь за каждый сантиметр каменного чудовища, за каждое мгновение своей жизни. И ни конца нет, ни края…

Выздоравливаю медленно. От медсестёр случайно узнаю, что лекарства мне купила за свои деньги врач. Это в голове не укладывается. Но там сейчас творится такой хаос, что вряд ли хоть что-то можно разложить по полочкам. Зато теперь я точно знаю, что жива!

В первые дни болезни, пока я лежала дома, телефон разрывался от звонков и сообщений, но не было ни сил, ни желания на них отвечать. Да и кто мне мог звонить и писать, кроме Лены, по вине которой я и заболела? Разве что ещё кто-то из университета, но и с ними общаться я не хотела.

В больницу я, вероятнее всего, телефон не взяла – не до того было. Вспомнила о нём, лишь когда наконец начала выздоравливать.

- Мам, принеси мне, пожалуйста, мой смартфон. Скучно тут до ужаса.

- Ладно, поищу, если не забуду. Но ты же помнишь, что врачи запретили тебе висеть в гаджетах? Скажи спасибо, что жива осталась, ноги-руки работают и кукуха на месте. Шутка ли – менингит…

Такой разговор с завидным постоянством происходит каждый раз, когда мама меня навещает. Я уже начинаю предполагать, что она продала мой смартфон от безденежья или обменяла его на продукты, а теперь боится признаться. Как иначе объяснить, что вот уже вторую неделю я не могу её допроситься сделать для меня такую элементарную вещь?

И дело даже не в самом телефоне. В последнее время мама меня всерьёз беспокоит. С ней что-то происходит, она как-то неуловимо становится не похожей на себя. Не резко, постепенно, но всё равно меня не отпускает ощущение, что её подменили. Трудно объяснить, что именно не так. Кажется, что из сильной женщины выдернули стержень, и она превратилась в мямлю-размазню, которой никогда на моей памяти не была. Повлияла ли на неё так моя болезнь, или случалось что-то другое – не понимаю. От расспросов она уклоняется, норовит тут же перевести разговор на другую тему.

Наконец наступает день выписки. На дворе бушует июль. Я будто выпала из жизни на приличный временной кусок. И не заметила ни окончания весны, ни начала лета…

Собираю свои нехитрые пожитки и жду маму. Без телефона трудно скоординироваться, и я с обеда сижу, глядя в окно, в надежде, что хоть забрать меня она не забудет.

Мама появляется около пяти часов, когда все, кого сегодня выписали, давно разъехались по домам. Но я всё равно ей рада. Надоела больница до чёртиков.

Хочу поскорее оказаться в своей комнате, в тишине и покое.