Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - Леонид Терушкин

В ярости Гроссман продолжает в реалистичной манере:

«Через двадцать — двадцать пять минут подручные Шмидта заглядывали в глазки́. Наступала пора открывать двери камер, ведущие на платформы. Заключенные, в комбинезонах, под шумное понукание эсэсовцев приступали к разгрузке. Так как пол был покатым в сторону платформы, многие тела вываливались сами. Люди, работавшие на разгрузке камер, рассказывали мне, что лица покойников были очень желты и что примерно у семидесяти процентов убитых из носа и изо рта вытекало немного крови. Физиологи могут объяснить это»[133].

Гроссман был психологически потрясен, когда как военный корреспондент Красной Армии прибыл в разрушенную Треблинку в 1944 г.[134] Своим репортажем он помог сделать восстание в Треблинке известным во всем мире. Но он не писал о других двух лагерях «Операции Рейнхард»: Белжеце и Собиборе, которые к тому времени сровняли с землёй. Он поехал в расположенный неподалёку Майданек, который был не только лагерем смерти, но и трудовым. Гроссман подчёркивал для своих читателей, что в Треблинке убивали именно евреев, но этот посыл не приветствовался советскими властями[135]. Гроссман служил в армии, и война всё ещё продолжалась, так что ему не пришлось много писать о судьбе евреев. Он продолжил в последующие годы и не соглашался с линией партии и официальной историей. Поэтому мы можем заключить, что Гроссман не скрывал известное ему, а скорее всего мало что знал о восстании в Собиборе. И хотя он был хорошо информирован, но вместо Собибора упоминал восстания в менее известных лагерях, таких как Яновский лагерь во Львове[136]. История о Собиборе придёт гораздо позже и будет опубликована другими людьми.

Партизанские отряды были разными: какие-то сражались, другие организовывали лагеря, где укрывались от возможных немецких атак евреи, находившиеся под угрозой. Наиболее известный — так называемый семейный лагерь братьев Бельских в Белоруссии[137]. Лагерь разительно отличался от партизанских отрядов, куда принимали только воинов-мужчин; здесь также находили укрытие женщины и евреи, у которых не было оружия. Такие лагеря были не только военными отрядами, но и местом, где можно спрятаться под защитой тех, кто умел обращаться с оружием. Братья Бельские организовали лагерь в конце 1941 г. и, несмотря на многие сложности, более тысячи человек дожили до конца войны.

В книге «Беглецы из леса» Алан Левин описывает варианты, которые были у сбежавших из гетто. Они могли присоединиться к советским партизанам, а могли — к независимому отряду. Могли искать семейный лагерь, куда допускались и те, кто не станет сражаться. Независимость партизанских групп вызывало подозрение у руководства партизанским движением Белоруссии, что выливалось в антисемитизм, если оказывалось, что евреев в отряде слишком много. Те, кто бежали в Польшу, должны были также опасаться польских партизан из АК (Армии Крайовы), порою враждебно настроенных к евреям. Левин цитирует доклад, утверждавший, что «наши отряды теперь вынуждены воевать на два фронта. Лидеры подполья [командование АК] создают отряды, призванные стереть с лица земли банды коммунистов, военнопленных и евреев». Автор доклада указывает, что такие солдаты из АК не нападали на немцев. Левин также отмечал, что когда такие группы встречали одинокого еврея, они его убивали, но с неохотой вступали в настоящий бой. Они боялись провоцировать. Солдаты АК знали, что группы евреев дадут отпор[138].

Добраться до партизан не означало оказаться в безопасности. Опасность предательства добавлялась к суровым и антисанитарным условиям жизни, голоду и суровому климату этой части Европы. Люди часто жили в землянках, холодных и сырых. Чтобы туда добраться, нужно было пройти неизвестные и временами враждебные деревни и дороги, встречая людей, которые могли предать. Кто-то ненавидел евреев, кто-то мог иметь зуб на еврейских партизан из-за конфискаций продовольствия, а также были те, кто хотел заработать на предательстве.

Русские: прибытие опытных военных

Узники Собибора были очень рады прибытию русских, потому что группа с А.А. Печерским состояла из солдат, которые умели сражаться. Как писал бывший узник Кальмен Веврык: «У них был военный опыт. Они знали всё про ружья, пули и т. д. Они не побрезгуют рукопашной схваткой». Как и все узники, Веврык был очень впечатлён Печерским: «Он буквально излучал властную уверенность и контроль»[139]. Кроме того, по слухам лагерь был окружён партизанскими отрядами и иногда мелькала надежда, что эти отряды придут на помощь и атакуют немцев. Группа немецких охранников была маленькая. Некоторые украинские охранники пытались связаться с партизанами, многие из первых сами были из военнопленных. Некоторые надеялись убежать. Зельда Метц рассказала Нович о том, как ходили слухи, что партизаны пытались освободить лагерь[140]. Позже заключённым сказали, что это было разбойное нападение.

В большинстве рассказов о событиях в лагере прибытие русской группы затмевает тот факт, что там уже существовала подпольная организация под руководством Леона Фельдхендлера. Как мы увидим, без его сети А.А. Печерскому бы не удалось ни связаться с людьми, которые могли ему помочь и защитить его, ни собрать так много информации. Это именно Л. Фельдхендлер решил, что А.А. Печерский должен стать центральной фигурой любого будущего побега или восстания, поскольку прошлые попытки провалились. Польские евреи, из которых и был Л. Фельдхендлер, привыкли саботировать немцев и поддерживать друг друга в этой сети, чтобы выжить. Они знали, что евреи повсеместно будут давать отпор даже когда смерть практически неминуема.

Некоторые из выживших, у которых я брала интервью в 2010–2012 гг., признавали силу русских солдат, но другие постоянно подчёркивали, насколько важно было подполье. Примеры также можно найти в интервью с польскими заключёнными, которые проводились для архива визуальной истории Шоа. Один пример — это свидетельство С. Лерера, который утверждал, что Л. Фельдхендлер был наиболее значимым лидером и сказал о Печерском: «Он нуждался в нас больше, чем мы в нём»[141]. Лерер также сказал: «Мы хотели сбежать, но нам было некуда идти»[142]. Другой выживший, Дов Фрайберг, придерживался того же мнения. По его словам, польские евреи знали об электрических и телефонных проводах[143]. Эстер Рааб предположила то же самое, когда я брала у неё интервью в 2010 г., но этого не было в официальной записи. Когда у неё брали интервью в 1997 г., она ясно выразилась, что планирование побега началось до того, как пришли русские[144]. Веврык писал следующее о Фельдхендлере: «Один из нас, Леон Фельдхендлер, сын раввина, был в Собиборе почти год. Составы почти прекратили прибывать в Собибор, и Фельдхендлер понял, что лагерь и каждый возможный очевидец из числа узников будут стёрты с лица земли. Он собрал команду, состоящую в основном из бригадиров, и они замышляли сбежать из ада под названием Собибор».