Способы думать. История и общество, дискурс и концепт - Андрей Владимирович Курпатов

тот же самый настоящий «сумбур вместо музыки» — никакой последовательности, никакой логики, чистейшая какофония мысли, ядерная такая, я бы сказал, бессмысленность.

И в связи со всем этим можно выразить некоторую уверенность в том, что аналогичная ситуация «ментального абсурда» свойственна и другим дискурсам нашего общественного сознания, актуальным уже в рамках данной работы: например, «патриотического» («Россия», «моя страна»), «гражданского» («я как гражданин»), «экономического» и ряда других. И как следствие, мыслей много, а действия нет, не кристаллизуется оно в ткани высказывания. Ладно суициденты заблудились в дебрях своего дискурса — меньше работы гробовщикам, и на том спасибо. Но когда в таких, государственных, по сути, вопросах царит подобная бессмыслица — это, у меня по крайней мере, вызывает некоторое беспокойство. «Разруха, — как замечал булгаковский Филипп Филиппович, — не в клозетах, а в головах!» И до сих пор, как мы знаем, сохраняется некоторая разница между нашими «клозетами», отечественными, и теми, что у них — «у буржуев». Разница, продиктованная, как нетрудно догадаться, «разрухой» и её отсутствием в соответствующих «головах». Поскольку же тема эта в рамках конкретных дискурсов — суицидального, психотерапевтического, сексологического — мною в связи с профессией хорошо изучена, то позволю себе, не мотивируя специальным образом свою позицию, безапелляционно высказаться: начинали «буржуи» ровно с такой же «разрухи», что мы с вами, — что в «головах», что в «клозетах», только значительно раньше, и это вполне нас, так сказать, оправдывает, но, с другой стороны, то, с какой методичностью соответствующие дискурсы «бужировались» в западном общественном сознании в течение последнего столетия, должен сказать, вызывает уважение, и нам бы этому поучиться. И возникает в итоге «большая разница».

Российской психотерапии официально шестнадцать лет (если мерить её историю соответствующим приказом Минздрава), поэтому можно считать, что мы к работе с соответствующим дискурсом (включая и суицидологический, и сексологический) в рамках общественного сознания ещё и не приступали даже. Кстати, именно с этой — «просветительской» — целью «бужирования» я в своё время и делал психотерапевтическую программу на отечественном телевидении, и Войцеха Владимира Фёдоровича на неё приглашал поэтому, и не его одного. Потому что, если не «бу-жировать» всеми доступными средствами соответствующие дискурсы, будем мы, как та Светлана Николаевна, падать грудью на стол и вопить: «Дура! Дура! Дура!» И был эффект, надо сказать. Но, с другой стороны, за все семь лет, которые получились у меня, как раз в связи с этой моей «просветительской» деятельностью, телевизионными, я не заметил, чтобы кто-то из числа властителей дум и эфира настойчиво и осмысленно занимался «бужированием», например, дискурсов гражданственности в нашем с вами общественном сознании или ещё чего-нибудь столь же социально ценного и значимого. Психотерапия ведь с суицидологией, ещё, наверное, могут подождать, но страна в целом — нет.

И если дать себе сейчас некоторый труд окинуть взглядом прочитанный текст, понимая, что «Светлана Николаевна» — это вовсе никакая не заведующая третьим отделением Городской психиатрической больницы № 7 им. академика И. П. Павлова (Клиники неврозов, как значилось у нас на табличке, чтобы не вводить в дополнительный стресс постояльцев), а собирательный образ всей нашей российской элиты, которая сетует страшным образом на «эту страну», «этих людей» и «этот народ» (как будто сами они — инопланетяне), вместо того чтобы понять свою ответственность за господствующие в обществе дискурсы, то объём задачи, хотя бы в первом приближении, становится понятен — начать и… никогда не заканчивать. Хорошая новость состоит в том, что мы не одиноки (по крайней мере исторически — все «буржуйские» страны проходили подобный процесс «герменевтики субъекта»), а соответствующая работа может быть ещё и технологизирована — выявление системообразующих дискурсов, их проработка, определение характера деполяризации и дальше — «бужирование», «бужирование» и еще раз «бужирование».

С «собачьим сердцем», честно скажу, было бы куда проще: у собаки-то, в конце концов, знаковая система не разрослась до таких размеров, как наша, а потому что она думает, то в целом и делает. Мы же со своим «человеческим сердцем» думать можем много, только действий, когда дискурс равномерно деполяризован, будет ноль, и паралич воли по всем фронтам, «амбивалентность» по-научному. Излюбленный нами в последнее время инерционный ход процесса общественного развития — куда кривая вынесет.

Ещё Михаил Михайлович Бахтин разъяснял общественности, что мысль — это внутренний диалог, возникающий в результате перенесения общественной дискуссии «внутрь» индивидуального человеческого сознания. С суицидентами опять же всё более-менее понятно — из какой «общественной дискуссии» они черпают интересующую их информацию и к каким выводам приходят (смотри, что называется, национальную статистику да сравнивай её с мировым рейтингом). А что у нас с «дискуссией» на заданную — общественно-политическую — тему? Что «переносит в себя» (в содержательную часть своего «общественно-политического» дискурса) отдельно взятый гражданин России из существующей «общественной дискуссии» в рамках обсуждения указанных вопросов? Это вам не коммунистическая пропаганда «светлого будущего», подкрепленная «диаматом», «истматом» и «историей ВКП(б). Краткий курс»… Лишь абстрактные «программы развития и удвоения» чего-нибудь, виртуальные «олигархи» и примкнувшие к ним «чиновники» (у нас на каждый посёлок городского типа по своему «олигарху», как известно), «единство» и «федератив-ность государства», которые, к сожалению, глубоко безразличны общественности…

Нет в системе государства текста, обращённого к сознанию человека, текста, адекватного этому его сознанию, текста, который он — этот человек — способен был бы воспринять, текста, который позволит ему — этому человеку — осуществить те «практики себя», которые, в свою очередь, позволили бы ему — этому человеку — субъективировать себя и наконец начать говорить как гражданин страны, как автор собственного — нового — текста.

Нет текста. Нет. Есть лишь бессмысленное, по меткому выражению Светланы Николаевны, «бе-бе-бе». Но когда проблемы с текстом, то неизбежно возникают и проблемы с читателем…

POST SCRIPTUM

ПОЛИГРАФ ПОЛИГРАФОВИЧ

«— Зина! — тревожно закричал Филипп Филиппович. — Убирай, детка, водку. Больше уж не нужна. Что же вы читаете? — В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. «Надо будет Робинзона…»

— Эту… как её… переписку Энгельса с этим… как его, дьявола… с Каутским.

Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку.

Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:

— Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?

Шариков пожал плечами.

— Да не согласен я.

— С кем? Энгельсом или Каутским?

— С обоими, — ответил Шариков.

— Это замечательно, клянусь Богом. Всех, кто скажет, что другая… А что бы вы со своей стороны могли предложить?