Привратник - Марина и Сергей Дяченко

Когда по дороге снова стали попадаться редкие рощицы, он ненадолго вздохнул свободнее, но потом вдруг пришло чувство некоего неясного беспокойства.

Однажды вечером он развёл свой костёр под одиноким деревом в чистом поле.

Трещали щепки в огне; их, впрочем, должно было хватить ненадолго, а достать огромную сухую ветку, сломанную когда-то бурей и нависавшую теперь над головой, у него не хватало сил. Побои, едва не стоившие ему жизни, напоминали о себе чаще, чем хотелось бы.

Он смотрел в огонь и вспоминал печку в маленьком доме, где сидит за оструганным столом печальная женщина, качает детскую кроватку и смотрит на белый лоскут, запятнанный кровью. Его рука бездумно опустилась за пазуху и извлекла свёрток. Упала в темноту грязная тряпица.

Золотая ящерица смотрела изумрудными глазами в его потухшие глаза. Плясали отблески огня на грациозно выгнутой спинке.

Я проиграл, сказал себе Руал Ильмарранен. Я проиграл, теперь уже окончательно и бесповоротно. Мне никогда не вернуться к тебе, мне никогда не отомстить за то, что со мной сделали.

Будто ветер прошёлся в древесной кроне у него над головой; вздрогнули простёртые к небу высокие ветки. Нечто незнакомое, густое, тёмное поднялось волной в Руаловой душе, поднялось и перехватило дух. Там, внутри Ильмарранена, шевельнулось чувство, которому не было названия, и — наваждение! — он ясно услышал своё имя, его окликнули. Заметался, оглядываясь — никого. Наваждение исчезло.

Догорал костёр. Руалу нечем было поддержать гаснущий огонь. Он просто сидел и бездумно смотрел, как щепки обращаются в пепел. Ящерица смотрела тоже.

На некоторое время стало так темно, что Руал не видел её глаз. Потом они снова озарились холодным светом — взошла луна.

Ну хватит, подумал Руал. Всё было глупо с самого начала. Марран мёртв, потому что Марран был магом. Стоит соединиться с ним в его смерти, чтобы в мир вернулась гармония.

Он тяжело поднялся — снова заболел отбитый бок. Ничего, подумал он с облегчением, теперь это ненадолго.

Где-то далеко, за лесами и цепью холмов, среди темноты проснулась женщина. Охваченная внезапным, беспричинным ужасом, вскочила, бросилась к спящему ребёнку — но ребёнок спокойно посапывал, прижав кулак к маленькой круглой щеке. А ужас не отступал, наоборот — усиливался, перехватывал дыхание, наваливался из тёмных окон, из дверных провалов, чёрный, удушливый, необъяснимый. Женщина стояла над кроваткой, слушала дыхание малыша и беззвучно шевелила губами, повторяя одно и то же слово.

Пояс Руала был короток, но крепок. Он снял его, в свете луны посмотрел на дерево — одна нижняя ветка была надломлена, но до другой, живой, надёжной, при некотором усилии можно было дотянуться.

Руал устал, но мысль, что больше не придётся ни к чему себя принуждать, подбодрила его. Он поднялся на цыпочки и перебросил конец пояса через нижнюю ветку. Потом подумал, что не следует бросать золотую ящерицу на произвол судьбы, вернулся к догоревшему костру, наощупь нашёл тряпицу и накинул её на укоризненные изумрудные глаза. Оставалось только выдолбить у корней яму и спрятать сокровище от постороннего взгляда.

Руал обошёл дерево, выискивая укромное место. От ствола вдруг отделилась тёмная тень.

От неожиданности Ильмарранен едва не выронил свёрток. Перед ним, в трёх шагах, стоял крупный волк.

— Нет, — сказал ему Руал, овладев голосом. — Это ты раненько. Уходи. Потом.

Волк переминался с лапы на лапу. Руал оглянулся на костёр — головни давно погасли.

— Вот что, — обратился он к волку. — Я занят серьёзным делом, и не желаю иметь свидетелей. Если ты не уберёшься, будет плохо нам обоим.

Ответом ему было жалобное поскуливание. Руал смотрел на волка во все глаза. Волк отвечал ему взглядом, означающим, по-видимому, робкую просьбу о покровительстве.

— Слушай, ты… — начал Руал.

Волк сделал несколько неуверенных шагов ему навстречу. Руал замахнулся — волк отскочил и разразился горестным лаем.

— Ах, ты… — выругался Руал.

Он повернулся и пошёл к своему поясу, свисавшему с нижней ветки. Собака постояла и направилась за ним.

Руал взялся за верёвку, закрепил её конец на ветке, подёргал — надёжно. Оглянулся — пёс снова стоял в трёх шагах. Сжав зубы, Ильмарранен принялся скручивать петлю. Обернулся рывком — пёс стоял.

— Не смотри, — попросил Руал.

Пёс переступил с лапы на лапу. Руал снова замахнулся — тот отскочил, но уходить не собирался.

Руал раздражённо отшвырнул петлю — она раскачивалась, как качели над обрывом. Ильмарранен плюнул и вернулся к погасшему костру.

Пёс робко подошёл к нему и прижался к ногам тёплым, мохнатым боком.

Погожим утром на околице степного посёлка развернулся базар.

Связки ярких, лаково лоснящихся овощей цветными ожерельями свешивались под лоскутными навесами, грозя опрокинуть деревянные стойки. Добродушно взрёвывали продавцы, потрясая товаром и хватая проходящих за полы. Под ногами то и дело шныряли ребятишки, норовя стянуть, что плохо лежит; зелёной горой высились арбузы, золотисто-жёлтой — дыни. Где-то уже плясали, ритмично взвизгивая под аккомпанемент заливистой дудочки и встряхивая огромным бубном; где-то крикливо переругивались, пересыпая взаимные обвинения длинными красочными проклятьями. Гнусаво тянули нищие, живописно развесив лохмотья.

Руал брёл мимо свиных туш, поддетых на крючья, мимо связок копчёных колбас, мимо пирамид белого, как сахар, сала и бочонков жёлтой сметаны. Следом неотвязно тащился серый, большой, похожий на волка пёс, тащился, понуро опустив голову, поводя рваным ухом. Оба были мучительно голодны.

Низкорослый крестьянин, сопя, разгружал телегу с мукой, переносил мешки под навес. Руал попросил растрескавшимися губами:

— Возьмите в помощь…

Тот покосился на него, крякнул и кивнул благосклонно.

Мешки прижимали к земле, натирали спину тугими боками, норовили вырваться из онемевших рук. Руал вспомнил, как работали подмастерья на мельнице Ханта.

Наконец белая от муки телега опустела. Руал, сгорбившись, стоял перед низкорослым. Тот ещё раз крякнул, нашёл в полотняной сумке кусок хлеба и кусок сыра:

— На…

Ильмарранен взял.

Неподалёку, под другой опустевшей телегой, сидели на соломе и жевали бублики двое пышных, празднично одетых молодок. Руал подошёл несмело, постоял, попросил разрешения сесть рядом. Ему милостиво кивнули.

Солома было свежая, душистая, золотая. Сухой хлеб таял во рту, сыр же казался неслыханным лакомством.

Подошёл пёс, глянул на Руала печальными, всё понимающими глазами. Руал вздохнул и отломил ему кусок.

— Нездешний? — спросила одна из молодок, смуглая и румяная добрячка.