В лучах эксцентрики - Иван Дмитриевич Фролов

заключается неразрешимое противоречие: непосредственно реагировать на комедийные ситуации смехом и одновременно заниматься нелегкой аналитической работой… Извлекать из смеха идеи лучше потом, на досуге.

Критические, воспитательные функции смеха лежат на поверхности. Но его интеллектуальное богатство этим не исчерпывается.

Как уже говорилось, смех, возвышая зрителей, принижает объект осмеяния, как бы раздевает его морально и духовно, оставляя перед зрителями, как говорится, в чем мать родила. А это лишает объект почтения и даже элементарного уважения. Это уже само по себе неприятно и даже опасно, особенно когда смеются над важными персонажами, над сложными социальными проблемами, над уродливыми условиями жизни.

Комедия — это всегда критика! Критика довольно действенная и неприятная. Это жанр обижающий, огорчающий, доводящий до белого каления или до слез. Показывая неприглядные стороны какого-либо начальника, развенчивая, иногда выворачивая его наизнанку, смех рождает у зрителей неприязненное отношение к нему, превращает считавшегося неприступным «деятеля» в заурядного смертного, доступного нашему критическому осмыслению.

Не случайно говорят, что смеха боятся даже те, кто уже ничего и никого не боится. И действительно, наши руководители разного ранга не опасались строгих советских законов (законы-то для них были свои, можно сказать — приятельские), а комедийного осмеяния страшились пуще огня.

Вот почему комедию у нас укутали в саван из строго регламентированных требований. Выработалась система правил вернее, надуманных канонов и догм, ориентирующих художников на комедию воспитательную, с положительным героем, а не на иронию или тем более едкую сатиру и чтобы осмеиваемые персонажи не занимали видного положения на иерархической лестнице. Хотя при этом демагогически произносили правильные лозунги про советских Гоголей и Щедриных.

Доказать правоту часто не так-то просто, особенно в искусстве. Пример с творчеством Гайдая — еще одно убедительное свидетельство этой истины.

После того как его основательно пропесочили за остроту и смелость, а также за широкие социальные обобщения в «Женихе с того света», он уже не хотел трепать себе нервы доказательством спорных или сомнительных истин, а опирался на очевидные, проверенные директивы. Вместо смелости пришли осторожность и осмотрительность, вместо важных социальных обобщений — живописная фактография. И опять режиссер оказался под прицелом критики, теперь уже с другого фланга: его стали упрекать в мелкотемье и малосодержательности. Да, путь истинного художника во все времена был тернист и ухабист. Гладкая дорога в творчестве — явление исключительное.

С одной стороны, подумалось, что трудности (критика, упреки и т. д.) и даже категоричные вето играют, по диалектике, не только отрицательную роль. Вспомнилось, что запрет мусульманской религией изображать фигуры людей и животных заставил художников сконцентрировать усилия на орнаменте и добиться в этой области непревзойденного изящества и красоты.

Поэтому Гайдай, натолкнувшись своей сатирой на препятствия, направил усилия на эксцентрику и стал признанным и, пожалуй, единственным у нас мастером развлекательных комедий,— он занял в советском кино свое, особое место. Его постановки во многом отличаются от комедий других режиссеров, имеют свое, индивидуальное лицо. Сегодня мы можем говорить о смехе Гайдая в нашем кинематографе. Причем из советских комедиографов это, пожалуй, один из самых веселых, самых остроумных и находчивых режиссеров.

Газеты за 1968 год.

4 апреля. В Мемфисе (штат Теннесси) расистами убит лауреат Нобелевской премии мира доктор М.Л. Кинг.

6 июня. Телеграмма А. Н. Косыгина Эдварду Кеннеди с выражением соболезнования по поводу злодейского убийства сенатора Роберта Кеннеди.

Июнь. Кинофестиваль в Карлови-Вари. Особый приз жюри был присужден фильму «Шестое июля» (режиссер Ю. Карасик).

21 августа. Заявление ТАСС. «Дальнейшее обострение обстановки в Чехословакии затрагивает жизненные интересы Советского Союза и других социалистических стран». Решение об оказании братскому чехословацкому народу неотложной помощи, включая помощь вооруженными силами.

7 ноября. Государственная премия СССР присуждена группе киноработников за создание фильма «Сердце матери» (режиссер М. Донской).

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МНЕНИЙ

«Кавказская пленница» завершила важный период в творчестве Гайдая. В этом фильме он распрощался со своей тройкой, к которой уже больше не возвращался. Поэтому следует подвести некоторые итоги.

Гайдаевские маски не столько отразили определенные явления нашей действительности, хотя это тоже несомненно, сколько явились воплощением мировоззренческой категории.

Мы говорим, что искусство исследует, отражает жизнь. Но порой забываем о том, что оно делает это опосредованно, через наше мировоззрение.

Будучи формой общественного сознания, искусство в первую очередь отражает не жизнь, а наши представления о ней. Это одна из причин того, что явления искусства не требуют отождествления их с явлениями действительности.

Представления о жизни, особенно общественные, находятся с самой жизнью в сложных диалектических связях, примерно как теория с практикой.

Как известно, теория иногда идет впереди практики, направляет, руководит ею, иногда отстает, уточняется и дополняется практикой.

Было время, когда наши представления о жизни, особенно о соотношении положительного и отрицательного в ней, считались даже важнее и вернее самой действительности. Руководящая роль теории тогда выступала особенно убедительно. Явления действительности старались подчинить теоретическим догмам, подогнать под некие умозрительные конструкции. Отрицательные явления пытались ограничить некими статичными пережитками прошлого, своего рода масками.

Всякое познание искусством действительности, особенно ее отрицательных факторов, шло вразрез с теорией и в лучшем случае считалось нежелательным.

Казалось, в тот период засилья догматических канонов и должны были появиться в искусстве образы-маски. Но увы!

Но если не было масок как сознательных творений, то они возникали и кочевали из произведения в произведение как продукт следования авторов существующим теоретическим канонам.

Бледно-розовые положительные и отрицательные персонажи на одно лицо — это также не что иное, как маски, только неудачные, находящиеся за пределами эстетических категорий: были дежурные маски правильного и неправильного секретаря райкома, передового и отсталого рабочего и т. д.

Позднее неприязнь к познанию жизни поубавилась, мы стали признавать, что отрицательные явления отнюдь не застывшее наследие прошлого, а результат диалектических противоречий, неизбежно возникающих при развитии общества. И, значит нужно открывать и исследовать их в оригинальных характерах. И что же? Вместо этого Гайдай создает образы-маски. Можно подумать, что в период «оттепели», когда теоретические догмы пошатнулись и уступили приоритет явлениям действительности, среди художников вдруг появилось непонятное пристрастие к мышлению шаблонными категориями и они стали демонстрировать в произведениях нежелание открывать и исследовать жизненные явления.

Странно и противоречиво, не правда ли? И тем не менее все будет понятно и логично, если принять во внимание взаимоотношения теории с практикой.

В годы сталинского правления, когда теория руководила практикой, в том числе и художественной, деятели искусства не смели посягнуть на ее догматы. Положение, будто статичные образы-маски противоречат богатой, полнокровной советской действительности, они принимали как руководство к действию и не смели нарушать его.

А когда параграфы теории