Замок Арголь - Жюльен Грак

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 31
Перейти на страницу:

Между тем страхи их рассеивались с приходом лучезарной прозрачности дня. Удивительный свет, поднимавшийся каждое утро с поверхности светлых вод реки сквозь легкий туман, все еще покрывавший высокие ветви деревьев, на долгое время привлекал их внимание и, ниспадая вновь в виде капелек, казался на их мокрых лицах истинным знаком крещения нового дня, словно само помазание утра, освежающее и сладостное. Мало-помалу деревья начинали смутно выходить из тумана и, словно лишенные ради того единственного дара, которым они еще обладали, какого бы то ни было сугубо живописного качества, внушали едва пробудившейся душе одно чистое сознание своего объема и гармонического изобилия в недрах пейзажа, где цвет словно полностью терял свою обычную силу ограничения и на брегах этих тихих вод запечатлевался глазом — чудом освобожденным от того, что обычная работа восприятия всегда содержит в себе от нелепого абстрагирования — как умиротворяющее и почти божественное совпадение сферы с линией горизонта. И природа, возвращенная туманом к своей искомой геометрии, становилась тогда еще более странной, чем салонная, одетая в чехлы мебель, которая в глазах постороннего наблюдателя внезапно заменяет привычное безобразие удобства угрожающим утверждением своего чистого объема, возвращая, посредством операции, чей магический характер не мог бы остаться незаметным, скромным бытовым инструментам, прежде низведенным до всего, что использование может содержать в себе недостойно унизительного, особое и поразительное великолепие предмета. Они входили в этот во всех смыслах девственный лес и гуляли медленным шагом по его благородным аллеям. Солнце уходило тогда за вершину высоких гор, свежий порыв ветра склонял деревья, и ощетинившиеся воды сверкали тысячами огней, но голубоватые разводы отливающегося всеми цветами тумана по-прежнему омывали горизонт, словно их только и удерживало на расстоянии божественное сияние этой светящейся пары. Немыслимым было их блаженство, их неисчерпаемое и всепоглощающее наслаждение; словно могучие пловцы, погружались они на самую глубину, в бездонные воды своих глазниц, и до полнейшего головокружения сохраняли неподвижность невыносимых своих взглядов, в которых лед бездн мешался с чудовищным пламенем солнца. Потому что они не могли насытиться неумолимыми очами друг друга, опустошительными солнцами своих сердец — солнцами влажными, морскими, вспыхивающими из залитых бездн, солнцами, словно желе, застывшими и дрожащими, в глубине которых свет превращается в плоть под действием непостижимого колдовства.

Однажды по широкой и зеленой аллее они шли сквозь деревья, смыкающиеся ветви которых образовывали на высоте более сотни футов арку; странный характер этой аллеи, моментально ощущаемый душой, что, поддерживается в состоянии пробуждения постоянными таинствами леса, состоял в том, что, проходя по весьма холмистой местности и в точности повторяя ее малейшие изгибы, аллея тем не менее явно сохраняла строгость своего направления, что особенно было заметно глазу посреди всех естественных неровностей почвы, и словно вырезала на горизонте в темных грядах деревьев на уровне глаз прогуливающегося светящееся и очень четкое отверстие, предлагая тем самым духу — не видящему ничего, кроме непреодолимой завесы леса, — образ окна, распахнутого на совершенно незнакомый пейзаж, которому назойливая правильность этой аллеи, словно прочерченной через горы и долины под действием своенравного каприза и царственно презрительной воли к сложности, сообщала видимый характер смертного влечения. Другой причиной странности была несомненная преувеличенность ее размеров, в результате чего между гордыми стенами высоких деревьев образовывались пространства настоящих прогалин, покрытых сверкающим ковром широкого и голого, как пустая театральная сцена, газона, колоссальные размеры которого были как будто предназначены, чтобы постепенно раскрывать душе небанальные ужасы агорафобии. А между тем, о какой бы немыслимой спешке ни свидетельствовала прямизна этой траншеи, чистая направленность которой, лишенная малейшей идеи целеполагания, казалась убедительно и утвердительно самодостаточной — как если бы на планете, населенной сумасшедшими геометрами, посчитали за первую необходимость прочертить сначала меридианы, — Альбер и Гейде, обернувшись, тем не менее обнаружили с недоумением, что на некотором расстоянии от них аллея, которую все более заполняла причудливая растительность подлеска, утрачивала понемногу свое геометрическое величие и терялась в тупике однообразного моря деревьев. Ничто не могло бы передать идею суггестивной мощи этой дороги, открытой для одной лишь души в недрах удаленного от мира леса, которая своим приводящим в замешательство размахом и нелепыми размерами, казалось, делала еще более полным одиночество этих затерянных мест. В этот момент солнце, проходя по нижней части своей траектории, засияло в самом центре проема, образуемого дальними деревьями на горизонте, и затопило золотистым светом создаваемый ими театрализованный корабль волн: двойная колоннада деревьев, более неподвижная, чем отраженный в водоеме занавес листьев, отступила перед ним на задний план, и словно по дороге, проторенной в морях, и посреди молчания, более торжественного, чем тишина пустого дворца, что придает особую неопределенность всякому предмету, захваченному в мимолетности надолго удерживаемого очарования, Гейде и Альбер пустились по аллее в путь. И долго еще в часы уходящего дня шли они по этой непримиримо строгой дороге, ударяясь об удушающие стены собственной судьбы. Иногда, словно стрела, пересекала восхитительную аллею птица, ее особенная и еще более удивительная невосприимчивость поражала дух, подобно раздражающей нервы акробатике на электрическом проводе воробья, когда медлительно, словно не торопясь, проходит он по тому, что даже в глазах наименее предвзятого зрителя явлено как одна из подлинных магнитных линий Земли. Иногда дорогу пересекал ручей, издали узнаваемый по удивительному ликованию, абсолютно беспричинной музыкальности шума его прозрачных вод; и тогда Альбер с братской готовностью разувал усталые ноги Гейде и разыгрывал сцену, по ее особому воздействию на затерянную в этих заброшенных краях душу сравнимую разве лишь с той, которой комментатор симфоний — потому что он внушает и хочет внушить, что некоторые человеческие отношения, растворенные в чистой и, словно мысль, подвижной бестиальности, могут быть полностью сведены к элементу, впервые рассмотренному изнутри, — дал и вовсе странное название: «сцены на берегу ручья».[105]

Наконец ночь нависла над лесом, и небо открыло все свои звезды, но ничто не могло остановить их божественного шага, охраняемого недрами лесного храма лучше, чем то могли бы сделать сфинксы, сторожащие аллеи египетских гробниц. Доверие, которое свелось у них к состоянию чистой добродетели, схожей с млечными испарениями залитой луной ночи, снизошло на них во всей своей первозданной прелести. Как когда-то прежде, в день печали, на равнинах вод, так и теперь для них нет уже более возможности отступления. Но ночь продолжается, и аллея растягивается во всю свою роковую длину. И им обоим ведомо, что путь их кончится не ранее, чем с наступлением утра в его восхитительном великолепии. Их переплетенные пальцы и сомкнутые плечи образуют теперь одно нерасторжимое целое, и эти двое, закрыв глаза, смертельно продолжают свой зачарованный путь, простоволосые, ступая босыми ногами по мху знаменитых рыцарских романов, и каждое их движение несет на себе явный признак того ложного изящества, что представляется в сотни раз более пугающим, чем истинное.

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 31
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?