Экслибрис - Росс Кинг

Этот рисунок казался знакомым. Она видела его совсем недавно, но не могла вспомнить где. На какой-то стене? Или в книге? Проводив странный значок взглядом, Эмилия быстро пригнулась, поскольку они въезжали под арку.

Они петляли взад и вперед по городу еще около четверти часа — скакали в южном направлении по каким-то переулкам, чтобы чуть позже проехать по параллельным переулкам в северную сторону. Сточные канавы стояли замерзшие, грязь и отбросы затвердели от стужи. Эмилия подумала: уж не заблудились ли они? Прежде она никогда не переезжала за Карлов мост, никогда не бывала в Старом городе и в Еврейском квартале, по пустынным улицам которого они также проскакали галопом, быстро оставляя позади молитвенные школы и синагоги.

Они как раз выезжали из Еврейского квартала, когда вдруг позади них раздался громкий ружейный выстрел. Лошадь от испуга взвилась на дыбы и с новой силой рванулась вперед на следующую улицу. Эмилия тоже вздрогнула. Неужели императорские солдаты, прорвавшись через ворота, так быстро добрались до Старого города? Еще одна пуля, точно оса, прожужжала над их головами и пробила кружку для сбора пожертвований на стене синагоги. Забренчали монеты, в воздухе распространился едкий запах пороха. Лошадь стрелой неслась вперед, а Эмилия, оглянувшись назад, увидела, что за ними скачут три всадника.

Сначала она подумала, что это казаки, самые жестокие и свирепые воины Европы, о которых на дворцовых судомойнях и кухнях рассказывали истории одна страшнее другой. Но эта троица одета была не по-казачьи — в длинный кафтан и высокую каракулевую папаху; на них были плащи, бриджи и камзолы, черные, как у пуританского проповедника, но отделанные по рукавам золотой парчой, которая слегка блеснула, когда преследователи миновали тускло освещенную таверну. Никогда прежде Эмилия не видела таких костюмов ни в Праге, ни в Гейдельберге. И не встречала таких странных, отвратительных физиономий. Смуглые и бородатые, они гримасничали, как горгульи, и намерения у них были явно недобрые. Сверкнув золотой парчой, один из преследователи поднял пистолет. Но сэр Амброз уже вытащил из сапога свое оружие и, повернувшись назад, сделал ответный выстрел. Сначала послышалось шипение, потом фитиль задымился, вспыхнул, и уж тогда пистолет полыхнул огнем, едва не задев Эмилию по носу. В горле опять защипало от едкого запаха. Ослепленная на мгновение, она испуганно вскрикнула. Сэр Амброз, вытаскивая второй пистолет из кобуры, направил лошадь на очередную улицу.

Вновь закрыв глаза, Эмилия в отчаянии прижалась к сэру Амброзу. Но выстрелов больше не было. Через несколько минут, петляя в лабиринте улиц, они оторвались от резвых лошадок преследователей. Когда она открыла глаза, их взмыленная лошадь уже цокала копытами по мостовой, въезжая в большой внутренний двор церкви с двумя башнями и большими часами. Они прибыли на Староместскую площадь. На булыжной вымостке толпилось множество лошадей и вьючных мулов. Мужчины в военных мундирах выкрикивали какие-то приказы на английском, немецком и чешском языках, а остальные сновали вокруг них, точно грузчики в порту.

Врезавшись в эту толпу, сэр Амброз пересек площадь по диагонали, направляясь к ряду домов с украшенными арками фасадами и тускло освещенными окнами эркеров. Там он остановил запыхавшуюся лошадь у дверей одного из больших домов и, быстро спешившись, помог спуститься Эмилии, поддержав ее под локоть. Когда, оказавшись на мостовой, девушка взглянула на своего спутника, его искаженное гримасой лицо в багрово-рыжем свете фонаря напоминало не об Амадисе Галльском или рыцаре Фебе, а скорее о тех бородатых черных преследователях. Интересно, подумала она, ее спасли или взяли в плен?

У расписного фасада дома они попали в водоворот мельтешащих факелов и суетящихся фигур. Сэр Амброз повел ее к сводчатой нише в стене, мимо растянувшегося архипелага навозных куч и нагромождений багажа, которые мощным приливом прибило к этим колоннам. Вокруг ревели ослы, а в воздухе пестрели языки пламени. Куда он тащит ее? Она чувствовала себя пернатой дичью, пойманной охотничьей собакой. Эмилия попробовала вырвать руку — это была первая попытка сопротивления. Затем, когда они проходили мимо закрепленного на стене факела, она заметила, что он держит в другой руке какой-то предмет. Он снял перчатки, и стало видно, что его пальцы испачканы чернилами. Почти сразу она узнала в этом предмете книгу, один из библиотечных манускриптов: ту единственную рукопись в кожаном переплете, что лежала на столе Вилема. И вновь она попыталась высвободиться, но тут дверь распахнулась и ее втолкнули внутрь дома.

Вернувшись домой после изматывающего путешествия в Крэмптон-Магна, я не обнаружил в «Редкой Книге» ожидаемого беспорядка. Когда Финеас оставил меня на Лондонском мосту, я заметил за одним из поблескивающих окон Монка. Он склонился над прилавком, а книги за его опущенной головой выстроились ровными шеренгами на своих полках, и послеобеденные солнечные лучи согревали их корешки. Все было на должных местах — включая, наконец, и меня. Мое изгнание закончилось.

Выйдя из кареты, я потопал башмаками по маленьким булыжникам мостовой, словно хотел стряхнуть с них пыль и тлен Понтифик-Холла. Помедлив немного, я вытер пот со лба и пару раз полной грудью вдохнул едкого воздуха, увлажненного речным ветерком. Было около шести часов вечера. Толпы горожан, прикупив еду для будущего ужина, возвращались с рынков по мосту, держа путь в Саутворк. Хозяйки и слуги, проходя мимо меня по пешеходной части дороги, тащили корзины, из которых торчали говяжьи рульки, прикрытые оберточной бумагой, и рыбы с серебристыми плавниками и широкими сардоническими ухмылками. Сделав несколько шагов вперед и испустив благодарный вздох, я дал себе слово — вскоре нарушенное — никогда не покидать больше Лондон и открыл мою зеленую дверь.

— Сэр! Добрый день! — Монк вскочил со своего места, точно ошпаренный кот, и помог мне перетащить через порог дорожный сундук. — Как прошло ваше путешествие, господин Инчболд? Понравилось ли вам в тех краях? — Он бросил на мой саквояж удивленный взгляд, поскольку, очевидно, ожидал, что тот будет до отказа набит книгами, которые, как он справедливо считал, были единственным возможным основанием для моего отъезда. — Какие там погоды, тепло ли, сухо ли?

Я терпеливо ответил на уже заданные и еще полдюжины новых оживленных вопросов. К тому времени, когда я закончил, колокола Святого Магнуса-Мученика пробили шесть часов, поэтому я убрал навесной тент, закрыл ставни и запер дверь. Действия эти я совершал с явной неохотой, поскольку мне не терпелось окунуться в водоворот прекрасных повседневных дел, увидеть, как мои постоянные покупатели входят в двери магазинчика; разбавить тревожные воспоминания прошедшей недели привычными разговорами и общением со знакомыми лицами. Монк заметил, что я заинтересовался почтой, аккуратной стопкой сложенной на прилавке. Наконец пришло из Парижа письмо от месье Гримо, пояснил он.

— Ладно, Монк. — Я уже читал письмо, поднимаясь к себе в комнату по винтовой лестнице. Виньоновское издание Гомера все-таки ускользнуло от нас, но даже это досадное известие не могло испортить моего бодрого настроения, поскольку я уже чувствовал обнадеживающие ароматы пищи и слышал знакомый стук посуды из кухни. — Ступай разузнай, что Маргарет приготовила нам на ужин.