280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 2 - Артемий Александрович Сурин

родину, где матросов ждал бы морской трибунал, а искать недавно открытый необитаемый остров Питкэрн.

И на Питкэрне до сих пор живут потомки этих самых таитянок, полинезийцев и беглых английских моряков — оставшихся в живых после устроенного ими бунта. Ровно сорок девять человек.

Корабли на Питкэрн практически не заходят — островитяне не разрешают, да и пристать особо негде. Поэтому добраться туда можно разве что на водных шаттлах. Так что наш плавучий дом стал на рейд неподалеку и организовал нам водный трансфер на остров.

Меня Питкэрн интересовал не какими-то особенными видами или необычайной природой: по сути, это деревня деревней, разве что с густыми лесами и изрезанными бухтами. Очень хотелось пообщаться с людьми, которые сознательно выбрали для себя жизнь вдали от цивилизации. С одним на всех мусорником, электричеством от дизельного генератора, кадкой с дождевой водой вместо водопровода, одним магазином, ассортимент в котором обновляется четыре раза в год, и квадроциклами вместо машин. Зато в полной свободе. Во всяком случае, они так считают.

— Смотри, смотри! — буквально закричала Маруся, когда мы отошли от маленького, стоящего на ржавых сваях пирса. — Бабулька на квадроцикле!

Старушка лет девяноста улыбнулась нам беззубым ртом и промчалась мимо, обдав нас песком.

Я горел желанием пообщаться чуть ли не с каждым местным. Благо задать вопросы было кому: кажется, 44 из 49 жителей острова вернулись с нами после экскурсии на корабль. Ведь сувениры сами себя не продадут! Причем была среди них и женщина-полицейский — естественно, единственная на острове.

Я разглядывал островитян с любопытством. Казалось бы, больше 200 лет прошло, а этнический баланс населения не изменился: одни — явные англичане, белые, с абсолютно европейской внешностью, интеллигентные, где-то чопорные даже. Другие — чистые полинезийцы, будто с картин Гогена: плотные, смуглые, с раскосыми глазами. Ну и, конечно, метисы — но почему-то в меньшинстве.

— Слушайте, а чем вы вообще занимаетесь на работе? — решил я для начала опросить единственного полицейского на острове, женщину лет шестидесяти.

— На работе я ловлю рыбу! — с легкой улыбкой честно ответила мне стражница порядка. Как потом оказалось, у каждого жителя острова есть как минимум два занятия: например, казначей острова по вечерам работает в местном кафе. Ну и все, конечно, ловят рыбу, обрабатывают землю или производят сувениры — а как иначе прожить? Часть вырученных денег они отправляют уехавшим на учебу в Новую Зеландию или Британию детям, часть тратят пару раз в год, когда к ним заходит корабль с продовольствием.

— А если заболеет кто-то? К кому идете? — не унимался я.

— У нас есть медпункт! — гордо объяснила полицейская. — И врач там есть. Ну, если дело серьезное, везем в больницу — всего трое суток на корабле.

Почта на острове, кстати, тоже есть. Раньше там продавали марки — некогда еще один источник дохода питкэрнцев. Но потом местные филателисты просто умерли. И пока новых марок нет.

— А это правда, что у вас тут были случаи инцестов? И что принято заниматься сексом с 12 лет?

Мой неудобный вопрос явно не застал полицейскую врасплох:

— А как вы думаете: тут могло не быть инцестов, если все мы друг другу — фактически родственники? Секс с несовершеннолетними тоже был — когда-то у нас даже разразился большой скандал: о ситуации узнали на материке. Приехали сюда, стали проводить расследование в деле о насилии и хотели уже обвинить семерых наших мужчин. И знаете, наши девушки сами выступили в их защиту: мол, все было по обоюдному согласию, а что рано — так у нас так принято. Чем тут еще заниматься молодежи, посудите сами? Развлечений-то особо никаких. Но сейчас у нас и молодежи-то нет — все выезжают на материк.

— И что же делать? — обеспокоился я. — Остров рискует снова стать необитаемым?

— Ну, британское правительство придумало специальную программу: приезжайте на Питкэрн — и вам бесплатно выделят землю. Но… Пока что особых сдвигов нет: нас все еще 49 человек — даже пятидесятого пока не дождались.

— А скажите, — я подошел с камерой уже к полинезийского вида мужчине, продававшему сувениры. — У вас есть мечта?

— Моя главная мечта, — медленно стал отвечать полинезиец, не переставая слюнявить палец и пересчитывать вырученные купюры, — уже сбылась. Я живу на острове Питкэрн.

— И как вам здесь живется?

— Послушайте, — полинезиец оторвал взгляд от купюр. — А почему, по-вашему, нам здесь может житься плохо? Мы вот смотрим ваши новости (под словом «ваши» он имел в виду цивилизованный мир): войны, кризисы, катастрофы…

— В смысле — смотрите? — не понял я. — Где смотрите?

Полинезиец посмотрел на меня как на полного идиота и с некоторым снисхождением, чуть растягивая слова, продолжил:

— Если мы сознательно не хотим жить на материке, это не значит, что мы не знаем, что такое интернет. По интернету смотрим. Спутниковому. Так вот, — продолжил потомок полинезийских переселенцев, возвращаясь к пересчету банкнот. — Не нравятся нам ваши новости. Ваш постоянный стресс. А у нас тут — no stress! Мы живем в согласии с природой, ни от кого не зависим, ничего не боимся, на нас не влияют все эти ваши медиа, политики, информационные войны.

— И что, вам не хочется побывать на большой земле, в каком-нибудь мегаполисе?

Полинезиец снова слегка оторвался от купюр и едва заметно вздохнул:

— Если мы что-то хотим, мы это делаем. Кто нам может запретить? Мы можем выезжать куда угодно, можем приглашать к себе гостей. И периодически выезжаем и приглашаем. Но зачем? Это уже другой вопрос. Как можно променять вот это все, — мой собеседник махнул рукой в сторону острова, — на шум, пыль, грязь как на улицах, так и в душах? Зачем мне какой-то мегаполис, если у меня есть Питкэрн. Куда вы все, — в его голосе послышалось легкое презрение к праздным туристам, которые не оставляют его дом в покое, — почему-то так стремитесь.

— Но кстати, — бросил мне на прощание полинезиец, — ты спрашивал про мечту? Мечта у меня все-таки есть: чтобы дети после учебы вернулись сюда. И мы бы жили на острове все вместе.

Не могу сказать, что это был нокаут, но что-то вроде хука слева я от этого разговора получил: мое снисхождение к этим «отрекшимся от привычной цивилизации» людям сменилось сперва недоумением, а потом в какой-то мере уважением: очевидно, им известно что-то, что неведомо ни мне, ни любому другому пассажиру Crystal.

А вдруг наша вечная гонка за уровнем жизни действительно особого смысла не имеет? А вдруг я — и правда жертва стереотипов, а весь жизненный кайф в том, чтобы ловить рыбу