Егерь Императрицы. Граница! - Андрей Булычев

Митенька, как всегда, был весь в делах. Приняв поздравления от Лешки за чин поручика, он посетовал, что в связи с передислокацией армии бумаг сейчас валится великое море, и конца-края им пока что не видно.

— А я ведь прошение об переводе в гвардию подал, — заявил он Алексею. — Ну а что сейчас ловить-то в полевой армии? Такая суматоха с этими переездами начинается! Нет, не хочу! — тряхнул он головой. — Ты, я так понял, в Москве этим летом будешь? Через меня лично из Военной коллегии твоя бумага проходила. Ну, вот и заходи ко мне там в гости. У нас там большой загородный дом имеется. Как только у генерал-губернатора представляться будешь, спроси там у его адъютанта про графов Толстых, он тебе объяснит, как нас и где можно будет найти. Да-а, этим летом в Москве будет не скучно, — мечтательно вздохнул он, подняв глаза вверх. — Там такое сейчас намечается!

— Да что намечается-то, Мить? Ну не томи уже, говори, коли знаешь, — подступился к нему Лешка.

— Торжества по случаю нашей виктории, вот чего! — важно вскинул нос поручик. — Сама императрица пожелала все с великим блеском устроить. В Санкт-Петербурге-то тоже празднества были, но, говорят, те, что намечаются в Москве, затмят даже сам Версаль. Ну и там, разумеется, особые поздравления для героев войны будут, так что ты уж так не печалься сейчас, что тебя здесь чином обошли.

— Митя, а я похож на опечаленного? — улыбнулся Егоров. — Да мне и премиальные неплохие пришли, теперь вот вполне можно и в батюшкином поместье свои дела, пока я буду в отпуске, поправлять.

— Ну вот и правильно, чего тебе печалиться-то, когда у тебя такая протекция могучая есть, — подмигнул ему загадочно Митенька. — Мне б такую, так я бы, небось, тоже уже не меньше чем в капитанских чинах был, — и он погладил на груди свой новенький офицерский горжет.

— Какая такая протекция? — Лешка непонимающе уставился на молодого офицера.

— Ой, а то ты и сам не знаешь? — хохотнул он иронично. — Такая, что по нынешним временам самая что ни на есть надежная! Которую даже и командующий армией-то перебить не в состоянии. Вот какая, Алексей.

— Поручик Толстой, хватит уже вокруг да около ходить. А ну говори прямо, кто там меня протежирует? — Алексей притворно нахмурил брови и навис над Митей.

Тот огляделся по сторонам и шепнул на ухо егерю:

— Григорий Александрович Потемкин, ныне великих высот, говорят, достиг, и к нему матушка императрица, — и он еще более понизил голос, — очень и очень даже благоволит.

— Да я-то тут каким боком? — удивился Лешка. — Я уже года два как его не видел. Ну, разговаривали с ним, конечно, разок-другой. Но кто я, а кто он.

— Вот ты дурной все-таки, Егоров, — Митенька с какой-то жалостью посмотрел на капитана. — Я вот раньше думал, что ты придуриваешься. А потом гляжу, а ты и правда ведь, оказывается, такой. Ну да ладно, за это я тебя и ценю, другому бы и десятой части не говорил, как вот тебе. Лешенька, такие люди, как Потемкин, ничего и никогда не забывают. Ты этого еще даже и сам не понял, а он тебя приметил и, почитай что, в свои люди записал. Это вот ты ничего не осознал, а кому надо, те уже давно все для себя отметили. Что думаешь, просто так ты из своих передряг сухим вылезаешь? Угу, ну конечно. Да и с начальником тебе повезло. Барон — очень даже не простой человек. Так что благодари Бога, не то бегал бы в подпоручиках и гонял солдат на плацу!

— Нда-а, — Алексей, конечно, таким раскладом был весьма огорошен. Теперь-то ему становилось понятным многое и про особые задания, и об отношении к нему и к его роте многих сильных и наделенных властью людей. Да и, собственно, что в этом плохого? Он проливал кровь за Родину, служил ей с честью и доблестью. За спины своих солдат не прятался, шел с ними плечом к плечу, а потому может всем смотреть в глаза прямо. А то, что он наделен доверием высоких лиц и что перед ним открываются определенные возможности, так в этом ведь нет ничего плохого. Значит, меньше преград и досадных помех будет на его тернистом пути от всяких там доморощенных «дуралеев». Ну а с чужими, с теми, что из другого лагеря, мы уже через прорезь прицела будем общаться! Нам бы вот свои поменьше в колеса палки совали.

— Ага-а, по глазам вижу, что впечатлился! — хохотнул Митя. — Только имей в виду, Алексей, я тебе ничего такого сейчас не говорил. Сам дальше все думай. На то тебе и голова дана, а не только для того, чтобы на ней волчий хвост носить. Я тебе, кстати, это и раньше уже говорил, да ты как-то не слушал. А по поводу Москвы все же не забудь к нам заглянуть, у меня папенька любит шикарные большие балы и приемы закатывать. Очень, знаешь ли, там много разных полезных людей бывает. Не все же тебе в этих зеленых егерях прозябать. Подумай лучше о гвардии, Егоров, мой тебе добрый совет. Да и барышень там много всяких интересных съезжается. Ты-то у нас теперь завидный жених, как-никак при получении такого вот ордена аж в потомственное дворянство из служивого личного переходишь. Можно очень даже неплохую партию с какой-нибудь из дочек генерала устроить. А солдаты, за которых ты так трясешься, что? Они и в столичных полках тоже есть, все такие же мужики, как и эти, только вот в мундирах получше, а все так же дураки дураками.

— Солдаты есть сама плоть и кровь нашей армии, Митя, — Лешка с прищуром посмотрел на поручика. — Солдаты своим штыком, потом и кровью добыли победу, пусть и под командой у офицеров. И если бы я за них так, как ты говоришь, не трясся, так и не стоял бы тут, а лежал где-нибудь под Бендерами, Журжей, Шумлой или Варной. Каждому свое, граф Толстой, кому-то в егерском доломане по горным перевалам карабкаться, а кому-то в гвардейских мундирах на балах и парадах блистать.

— Ладно, извини, не обижайся ты на меня, — вздохнул Митя. — Я же хочу как лучше для тебя, жалко мне, хороший ты офицер и товарищ надежный.

— Да брось ты извиняться, — усмехнулся Алексей. — Какие могут быть у меня обиды. Ты ведь и сам гораздо лучше, чем, вон, хочешь казаться. За меня не поленился похлопотать, когда узнал, что на перевал майора Сулина с карательным приказом Каменского послали. Всех, кого нужно, на ноги поднял, а так бы неизвестно, как дальше там все сложилось. Так что должок у меня перед тобой.

— Ну ты и наговоришь, Алексей, должок! — взмахнул тот рукой. — Мы же с тобой сослуживцы, боевые офицеры. Другу дружке нам нужно помогать. Вот приедешь ко мне в имение или хоть в московский, а хоть и санкт-петербургский дом, вот там мы с тобой погуляем и повеселимся. Покажем этим шаркунам, пороха не нюхавшим, что значит настоящие, боевые офицеры!

— Пока-ажем, — улыбнулся Егоров. — Еще как покажем, Митька.

— Ну и хорошо, — вздохнул тот, оглядывая заваленный бумагами стол. — Ладно, работать мне нужно. На вечер большое заседание назначено, всех полковых командиров собирают с отчетными сведениями, а у меня еще тут ничего не разобрано. И это вот еще по поводу твоих солдат, коли они тебе так интересны. Казна наша немного задержалась, но вот-вот и для них по случаю виктории премиальные деньги тоже подойдут. Вроде бы как по десять рублей на рядового и по пятнадцать на капрала их полагается, ну и дальше там, по унтерам еще выше, только я вот не помню уже, кому и сколько причитается. О да, кстати! И еще поговаривают, что императрица выразила желание отчеканить для всех нижних чинов, кто участвовал в войне, наградную медаль в честь Кючук-Кайнарджийского этого мира. И что называться она будет ПОБЕДИТЕЛЮ при шикарной Георгиевской ленте! Якобы всех, кто только в живых из солдат остался, теми самыми медалями наградят. Хотя не знаю, правда ли то? Это же более сотни тысяч их ведь тогда надобно будет казне чеканить. Сколько же серебра на них изведут? — и он неодобрительно покачал головой.