Егерь Императрицы. Граница! - Андрей Булычев

Здесь, за Свиштовым, на холме, откуда было видно, как широкий Дунай расходится на два рукава, как раз и было то место, куда стремилась пятерка всадников.

— Ну вот мы и приехали к вам, родные, — Лешка погладил два стоявших рядышком, чуть покосившихся деревянных креста. — Вот уже третий год, как вы от нас ушли. Война эта закончилась, а нам уже пора уходить в Россию. Мы вас всегда будем помнить, братцы-егеря. Дядька Никитич, спасибо тебе за все. Если бы не ты, даже не знаю, наверное, и меня бы тут сейчас не было. Ты был мне как отец. Отто Карлович, твои отменные штуцера отомстили за вас убийцам, а внук твой стал настоящим оружейным мастером. Анхен, девочка моя зеленоглазая, ты всегда будешь в моем сердце, родная. Как бы там ни сложилась моя жизнь дальше и с кем бы ни свела меня судьба, но ты моя первая и самая настоящая любовь, которая никогда не забывается. Прощай, Анхен, прощай, Никитич, прощайте, братцы-егеря, я буду вас помнить всегда, сколько бы ни было мне отмерено в этой жизни!

Рядом стояли Курт, Макарыч, Федор Лужин и Тимофей, их губы тоже что-то шептали. Каждый из них здесь, на этом холме, сейчас прощался с кусочком своей жизни и с дорогими ему людьми.

— Поедемте, вашбродь. До Журжи еще затемно нужно успеть возвернуться, — Макарыч тронул за локоть Алексея.

— Прощайте! — Лешка широко перекрестился и поклонился каждой могиле. — Какой здесь красивый вид, Макарыч, ты только погляди, — кивнул он на реку. — Будем ли мы еще когда-нибудь здесь? Доведется ли вообще сюда прийти? Ладно, пора. Седлайте коней, заночуем в крепости, а потом на Бухарест спозаранку выедем.

Двадцатого января на северном тракте головой в сторону Ясс и Фокшан выстраивался весьма необычный обоз. На дюжине саней громоздилось уложенное в рогожные мешки военное имущество, а вокруг него все суетилась тыловая команда во главе со Степаном Усковым. Тут же позвякивал своими железяками и оружейник Курт. А на двух самых крайних упряжках восседала вся семья Милорадовичей. Лешка обошел каждую повозку и самолично проверил укладку.

— Вот здесь подтяни, — указал он широкоплечему Кудряшу на куль со связкой новых шинелей. — С таким трудом только вот недавно все обновили в интендантстве, а сейчас не хватало еще растерять все по дороге!

— Ну, как нога, Савельич, не ноет? — поинтересовался он у закутанного в тулуп возничего.

— Да не-ет, — тряхнул тот головой. — Это я ведь, вашбродь, сдуру тогда наскакался, на радостях. Говорили же мне, пню трухлявому, потихоньку эту протезу расхаживать. Ну а я словно бы пьяный от счастья был. Как же, снова нога на месте, вон, оказалась! Значит, не пропащий я еще совсем человек, — и он постукал по сапогу, одетому на протез.

— Ну-ну, — кивнул Алексей. — Ты уж давай, Потап Савельевич, аккуратней будь, а то, вон, Курт испереживался, что он не так там все сделал. Потом, конечно, мы его подправим и переделаем. Ты, главное, сам не нагружай ее шибко, — и он пошел дальше.

— Чего, Потапка, неужто вообще культя не болит? — Травкин с интересом постукал по ноге кулаком.

— А я вот тебе по башке-то постучу, Кузька! — унтер пригнулся, и ладонь инвалида чуть было не сбила картуз с егеря.

— Чаво, болит, да, Савельич? Ну извиняй, не хотел я тебя тормошить, — вздохнул огорченно Кузьма.

— Да не болит, — отмахнулся в сердцах Елкин. — Говорю же — ноет она, и, ты знаешь, так ведь ноет, как будто бы вся стопа у меня там на месте. Вот кажный пальчик я на ней прямо сейчас чувствую. Но лучше уж так, Кузя, чем бревном на нарах лежмя лежать али на одной ноге или, вон, на костылях скакать. Ничего, приноровлюсь еще, всего-то десятый день ведь, как мне его сладили. А с тросточкой я прям как господин, такой важный. Сам ведь Ляксей Петрович меня ею одарил! Ох, и золотые руки же у нашего немца, Кузь! Вот бы и Карпыча еще найти, он и ему, говорит, тоже протезу на его руку сделал.

— Ну, как вы разместились? Теплого достаточно, может, еще надо пару полушубков принести? — беспокоился за Милорадовичей Егоров.

На предпоследних санях сидел с вожжами сам дядька Михайло, а за его спиной примостились сестренки.

— Алексий, садитесь к нам? — озорно сверкнув глазами, выкрикнула бойкая Милица. — Нам тут в тулупах жарко, это вы, вон, все ходите на морозе. Пойдемте к нам, а Катарина вас согреет, у нее вон какой большой тулуп. Да ее саму и без того изнутри хорошо греет! — и она громко ойкнула, получив от старшей сестры подзатыльник.

— Ну коли вы тут шутки шутите, значит, не замерзнете на морозе. Шутка — она превосходно кровь гоняет, — усмехнулся Лешка и зашагал в хвост колонны. Здесь седлал коней сборный десяток под предводительством поручика Бестужева.

— Александрович, ну все, как мы раньше и договаривались, одна пятерка идет впереди нас верстах в пяти по дороге. Пусть оглядывают там все вокруг. Татар здесь, конечно, уже не будет, но все равно держим ушки на макушке. Сам знаешь, в лихое время разбойничков всегда много бывает. Где-то беглые дезертиры в стаю сбились, а где-то и местные могут шалить, оружия-то полно после войны здесь осталось. На кровь люди за эти годы вдоволь насмотрелись, и для них она все равно что водица стала. Сами вы никуда не лезьте, действуйте только лишь как разведка. А мы, если что, в полторы сотни стволов потом любого непонятливого убедим, чтобы он поперек нашего пути не вставал. Обед перекусываем на ходу, ну, или на малом привале, а вот для ночлега нужно будет хорошее место уже выбирать. Если доброе селение по пути есть, то договаривайтесь в нем о постое и о домашнем горячем ужине, за него мы платим, не скупясь, серебром. У селян и скотина, и зерно должны быть. Им и на ярмарку ничего не надо везти, все мы купим у них и так по доброй цене. Если же надежных селений по пути нет, то ищите место под открытым небом. Лишь бы оно от ветра было защищено, ну и дрова рядом с ним были. Если нашли, то костры зажигаете и ждете нас там. А там дальше все сообща ужин готовим и на ночлег устраиваемся.

— Да, все, как и обговаривали, — кивнул Бестужев и отдал команду своему десятку садиться в седла.

— Вроде бы все готово, ваше высокоблагородие, — Алексей подошел к группе провожающих.

— Документы и предписание с собой? Провиант и деньги на питание и на обустройство сполна получены? — фон Оффенберг внимательно оглядел колонну.

— Так точно, господин полковник, — подтвердил Егоров. — Яков Семенович все, что полагается, нам выдал, и даже более того. Новое обмундирование мы пока надевать не стали, это и так за такую долгую дорогу все поизносится. Вот на Буге-то мы все и переоденемся. А так-то оно и сейчас добротное, хотя, конечно, и подштопанное весьма.

— Ну ты и плут, Егоров, — усмехнулся Генрих Фридрихович. — А кто мне давеча все уши прожужжал, что у твоих солдат после Балкан вообще носить нечего и они, как оборванцы арнауты, у тебя ходят?

Лешка покраснел и опустил глаза в землю.

— Вы мне его в интендантство отдайте, господин полковник, — хмыкнул Филиппов. — Вот ведь из кого добрый тыловик получится, зря он тут в егерях прозябает. Я здесь прошелся по саням, и чего там только у него нет! В них уже и на вторую роту, небось, оружия и всякой амуниции хватит.