Незаметные убийства - Гильермо Мартинес

О Господи, сделай так, чтоб ее любовь и моя были равны, / Чтоб ни один не превзошел другого. / Сделай так, чтоб ее любовь и моя были равноценны, / Как две части одного уравнения.

В Оксфорд я возвратился как раз в тот день, на который был назначен концерт. В моем институтском почтовом ящике лежал маленький план, оставленный Селдомом, где он отметил, как следует добираться до Бленхеймского дворца. Селдом также сообщал мне точное время нашей встречи. Вечером, уже заканчивая одеваться, я услышал стук в дверь. Это была Бет. На миг я буквально онемел и уставился на нее во все глаза. Черное платье с глубоким вырезом, перчатки до самых локтей. Открытые плечи, волосы, падающие на спину, твердая линия подбородка, длинная изящная шея… Впервые я увидел на ее лице макияж, и перемена оказалась разительной. Под моим восхищенным взглядом она нервно улыбнулась.

— Мы с Майклом подумали, что, может, ты захочешь поехать с нами на машине, правда, мы должны прибыть туда пораньше… Мы уже выезжаем.

Я взял тонкий пуловер и последовал за ней по дорожке, огибающей сад. Майкла я до сих пор видел всего один раз, и то издали, из окна комнаты. Теперь он был занят тем, что устраивал виолончель Бет на заднем сиденье, и когда наконец голова его вынырнула наружу и он поздоровался со мной, я получил возможность разглядеть веселое и простодушное лицо с красными пятнами на щеках, совсем как у крестьянина или разудалого любителя пива. Он был очень высокий, плотного сложения, но в повадке его я сразу приметил неодолимую вялость, что сразу заставляло вспомнить пренебрежительную реплику Бет. Слегка помятый фрак никак не желал сходиться у него на животе. Длинная непослушная прядь светлых волос падала на лоб, так что он то и дело хватал ее двумя пальцами и отбрасывал назад — это был, как я понял, тик. Я со злорадством подумал, что скоро он станет совсем лысым.

Машина тронулась с места, мы медленно выехали на дорогу. У ближайшего перекрестка фары осветили раздавленного зверька, которого никто так и не удосужился убрать. Майкл резко повернул руль, чтобы объехать его, и, остановившись перед светофором, даже опустил стекло и глянул на то, что лежало посреди пятна засохшей крови. Тело зверька сделалось совершенно плоским, но при этом сохранило свою чудовищную раздвоенную форму.

— Это опоссум, — счел нужным прокомментировать Майкл, — наверное, упал с дерева.

— Он уже давно здесь лежит, — добавил я. — Я проходил мимо, когда его только-только сбили. Кажется, это самка с детенышем. Никогда не видел такого зверька.

Бет выглянула в окошко над рукой Майкла и рассеянно, без всякого любопытства посмотрела вниз.

— Семейство млекопитающих, отряд сумчатых, внешне похож на крысу, наверняка в Америке есть что-то подобное, где-нибудь на южных болотах. Скорее всего детеныш выпал из сумки и мать прыгнула следом, чтобы защитить его. Опоссум способен на что угодно ради спасения потомства, — сказала она.

— А почему никто не убирает его с дороги? — поинтересовался я.

— Уборщики суеверны. Никто не решается дотронуться до опоссума, считается, что он приносит смерть. Понемногу дело сделают колеса машин.

Майкл рывком тронулся с места еще до того, как загорелся зеленый свет, и когда наш автомобиль влился в поток других машин, он обратился ко мне с какими-то обычными вежливыми вопросами. Я припомнил, что одна английская писательница, кажется Вирджиния Вулф, однажды, извиняясь за пристрастие к формальностям, свойственное ее соотечественникам, объяснила, что очевидная банальность начала беседы — скажем, разговор о погоде — это желание очертить границы общей территории, установить благоприятную атмосферу, прежде чем перейти к более серьезным темам. Но меня уже давно начал мучить вопрос, а существует ли вообще этот второй этап и узнаю ли я когда-нибудь, что именно здесь считают более серьезными темами. И я решил спросить их, как они познакомились. Бет ответила, что они сидят рядом в оркестре, словно бы это само собой все объясняло. Но, по правде говоря, чем больше я глядел на Майкла, тем более правдоподобным и убедительным представлялось мне именно такое объяснение. Унылая рутина, повторение — самый эффективный способ сочетания разнородных вещей. К Майклу нельзя было применить даже выражение, которым пользовались некоторые женщины: «первый, кто подвернулся под руку», тут следовало сказать: «тот, кто сидел ближе других». Хотя… Откуда мне знать? Нет, знать, разумеется, я ничего не мог, но заподозрил, что единственная привлекательная черта Майкла — это то, что раньше его уже выбрала другая женщина.

Мы выехали за пределы города и через несколько минут мчались на большой скорости по автобану. Молниями вспыхивали рекламные щиты, и я почувствовал, что возвращаюсь в современный мир. Мы повернули в сторону Вудстока и поехали дальше по довольно узкой асфальтовой дороге, с двух сторон обсаженной деревьями. Ветви деревьев сверху переплетались, образуя длинный туннель, так что трудно было заранее различить ближайший поворот. Мы миновали маленькую деревню, проехали еще метров двести по боковой дороге и, нырнув под каменную арку, увидели в последних лучах закатного солнца огромные сады, озеро, торжественный силуэт дворца с золоченым куполом и мраморными фигурами, которые словно часовые застыли на балюстрадах.

Мы оставили машину на стоянке у входа. Бет и Майкл взяли инструменты и двинулись через сад к круглой площадке, где уже были приготовлены пюпитры и стулья для музыкантов. Стулья для публики чья-то аккуратная рука расставила безупречно ровными полукружиями. Я спросил себя, как долго сохранится это чудо геометрии после того, как начнет появляться публика, и сможет ли кто-нибудь еще оценить великолепную работу местных служащих.

Я решил побродить по лесу и по берегу озера, так как у меня в запасе было не менее получаса. Темнело. Очень старый человек в серой униформе пытался согнать вместе павлинов, разгуливающих по парку, и отправить их в загон. Сквозь деревья я увидел нескольких свободно пасущихся коней. Мужчина с двумя собаками шел мне навстречу по дорожке и в знак приветствия взмахнул шляпой.

Когда я достиг конца озера, стемнело окончательно. Я бросил взгляд в сторону дворца — весь фасад вдруг, словно кто-то опустил гигантский рубильник, засиял огнями, напоминая старинную драгоценность. А озеро, в котором смутно отражались огни, теперь показалось мне куда более длинным, чем я воображал. Я отказался от мысли обойти его и решил вернуться назад той же дорогой. Большинство стульев уже было занято, но люди все продолжали прибывать, и меня поразило количество зрителей.

Надушенные дамы в длинных платьях… Я увидел Селдома, который махал мне программкой из первых рядов. Он тоже был на удивление элегантен — смокинг, черная бабочка. Мы немного поговорили о семинаре, который он помогает организовать в Кембридже, о тайне, которая окружает грядущий доклад Уайлса, потом я коротко, без лишних подробностей рассказал о своей поездке в Лидс. Повернув голову, я увидел, что двое служащих спешно расставляют дополнительные стулья — получился еще один ряд.

— Никогда бы не подумал, что здесь соберется столько народу, — вырвалось у меня.

— Да, — отозвался Селдом, — приехал почти весь Оксфорд, посмотрите-ка туда. — И он глазами велел мне обратить внимание на места сзади, с правой стороны от нас.