Петр Первый - Николай Павленко

Двух мнений на этот счет быть не может – непрестанные заботы Петра об Азовском флоте окупались тем, что они охлаждали воинственный пыл турок и долгое время удерживали их от объявления войны России. Русский резидент в Турции Петр Андреевич Толстой так и доносил царю: «более же всего страшатся морского твоего, государь, флота».

С Турции Петр не спускал глаз, внимательно следя за изменчивыми настроениями султанского двора. Азовскому губернатору Федору Матвеевичу Апраксину, посаженному в Азов сторожить приобретение на южном море, царь пишет 24 июня 1701 года: «Извольте в том осторожность учинить как в Азове, так наипаче в Таганроге к обороне того места». Две недели спустя вновь напоминает: «Извольте держать опаску с турецкой стороны». Опасения оказались необоснованными, и в сентябре Апраксин получает от царя новые известия: «войны с турками не чаем, потому что мир подтвердил султан охотно».

Неточность сведений, которыми царь снабжал своего губернатора, вполне объяснима – Россия тогда не имела постоянного дипломатического представительства в Турции, и в Москве должны были довольствоваться лишь слухами, доходившими окружным путем.

Петр нарушает традицию и отправляет в Адрианополь, резиденцию султана, своего представителя. Выбор пал на Петра Андреевича Толстого, человека столь же одаренного, как и пронырливого. «Эх, голова, голова, не быть бы тебе на плечах, если бы не была так умна», – сказал как-то в минуту откровенности царь Толстому, намекая на его причастность к заговору Милославских и Софьи еще в 1682 году. Старые грехи Толстой замаливал усердно. Чтобы угодить царю, он, будучи взрослым, лет 40, имея жену и детей, добровольно отправляется вместе с волонтерами в Венецию обучаться военно-морскому делу. Теперь, в 1702 году, «умной голове» надлежало отбыть в Турцию и выполнять инструкцию, составленную самим царем. Петр хотел знать состояние турецкой армии и флота; обучают ли конницу и пехоту по старинному своему обыкновению или пользуются услугами европейских офицеров, а также не собираются ли турки засыпать Керченский пролив, чтобы навсегда отрезать русским выход к Черному морю.

Толстого встретили в Адрианополе более чем прохладно. Рассуждали: «Никогда от веку не бывало, чтоб московскому послу у Порты жить». Не для того ли он пожаловал, чтобы сеять смуту среди подвластных султану христиан?

Несладко жилось Петру Андреевичу в Турции, но царь был доволен его службой. Когда Толстому султанский двор, то предупредительно-ласковый, то надменно-грубый, стал в тягость настолько, что он запросил перемены, царь ответил: его желание будет исполнено, но не сейчас – «не поскучь еще некоторое время быть; большая нужда там вам побыть».

«Нужда» в услугах Толстого была действительно «большой», ибо приливы миролюбия Порты перемежались с такими же приливами воинственности. Это и вынуждало Петра попечение о Воронежской верфи относить к числу важнейших своих забот. Заглядывал он туда на несколько недель либо в одиночестве, либо в сопровождении своей компании. Закладка кораблей и их спуск сопровождались веселым застольем.

В Москве, точнее в Преображенском, царь проводил зимние месяцы, то есть то время года, когда на театре войны, как правило, наступало некоторое затишье: неприятельские армии располагались в обжитых местах и устраивали своего рода передышку, с тем чтобы возобновить военные действия после весеннего половодья.

Три заботы одолевали Петра: где добыть деньги, где достать людей и, наконец, вооружение, чтобы восполнить потери под Нарвой.

Андрей Нартов записал рассказ о том, как были добыты деньги. Царь размышлял об этом в одиночестве целые сутки. Вошедшему «князю-кесарю» Ромодановскому он говорит: в казне нет денег, войско ничем не снабжено, и артиллерии нет, а сие потребно скоро. Выход один: «убавить в монастырях сокровища в золоте и серебре и натиснуть из него деньги». «Сие дело щекотно, должно придумать иное», – возразил Ромодановский и отвел царя в Кремль, где находилась тайная кладовая. Когда вошли в камору, то «к несказанному удивлению увидел его царское величество груды серебряной и позолоченной посуды и збруи, мелких серебряных денег и голландских ефимков». Ромодановский поведал Петру тайну сокровищ: «когда родитель твой, царь Алексей Михайлович, в разные времена отъезжал в походы, то по доверенности своей ко мне, лишние деньги и сокровища отдавал на сохранение мне. При конце жизни своей, призвав меня к себе, завещал, чтоб я никому сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне крайняя нужда».

Отделить в этом предании достоверное от легендарного не представляется возможным, тем более что, по другим сведениям, царь вел этот разговор не с Ромодановским, а с Прозоровским. Доподлинно, однако, известно, что финансовые затруднения Петр преодолел столь же простым, как и мало надежным способом – повысил производительность Монетного двора: день и ночь работали станки, наводняя рынок обесцененными деньгами: до 1700 года их выпускали от 200 до 500 тысяч рублей в год, в 1700 году в оборот было выброшено около 2 миллионов рублей, а в 1702 году – свыше 4,5 миллиона рублей. Царская казна из этой операции, сопровождавшейся уменьшением доли серебра в монете, извлекла кратковременный доход и возможность заполнить пустоты в бюджете.

Этот стародавний прием увеличения доходов Петр дополнил двумя новыми.

В январский день 1699 года в Ямском приказе был обнаружен кем-то подброшенный запечатанный пакет с надписью: «поднесть благочестивому государю, царю Петру Алексеевичу, не распечатав».

Автором письма, как выяснилось позже, был дворецкий Бориса Петровича Шереметева Алексей Курбатов, сопровождавший барина в заграничном путешествии. Курбатов предлагал царю использовать новый источник дохода – продажу гербовой бумаги. Петр обласкал первого прибыльщика, назначил дьяком Оружейного приказа, наградил деревнями. Так началась блестящая карьера Курбатова, будущего президента ратуши, а затем архангелогородского вице-губернатора. Но какую бы должность Курбатов ни занимал, службу прибыльщика он не оставил. «Повели мне, – обращался он к царю, – где мочно учинить какие в котором приказе прибыли или какие в делах поползновения судьем, наедине доносить безбоязненно, в чем усердие мое обещаюся являти тебе, государю, яко самому богу».

Примеру Курбатова следовали многие другие изобретатели налогов. Им было велено, как засвидетельствовал современник, «сидеть и чинить государю прибыль».

Старания прибыльщиков, однако, не обеспечивали значительных денежный поступлений. Доходы от чеканки денег тоже были вскоре исчерпаны, и тогда Петр прибегает к введению бесконечного количества налогов специального назначения: на приобретение седел и лошадей, на приобретение амуниции и строительство кораблей, за подводы и провиант и т. д. и т. п.

Без особых затруднений удалось решить вторую задачу – восполнить людские потери. По мере надобности определенное число дворов городского и сельского населения поставляло в армию одного рекрута. Эта система комплектования армии и флота, оформленная в первые годы XVIII века, действовала безотказно на всем протяжении Северной войны.

Наконец, в короткий срок был восстановлен артиллерийский парк. Правда, при литье медных пушек вследствие недостатка меди пришлось использовать колокола церквей и монастырей. Но в чугунных пушках недостатка не ощущалось – металлургические заводы, срочно возведенные в начале столетия, обеспечили армию превосходной артиллерией, и Петр неоднократно будет иметь случай отметить ее высокие боевые качества.