Думай, как Эйнштейн - Дэниел Смит

Что действительно ценно в суете нашей жизни… – так это эмоциональный творческий индивидуум, личность – тот, кто творит великое и благородное, пока толпа как таковая остается тупой в мыслях и бесчувственной в душе.

Альберт Эйнштейн, 1930

Характерной особенностью жизни Эйнштейна являлось то, что он редко испытывал тягу к широкому общественному признанию и, по большому счету, держался от людей в стороне. Чаще всего ему было гораздо комфортнее оставаться аутсайдером, что лишь дополняло его готовность следовать во всех направлениях только своим инстинктам, выступая против любого консенсуса. В 1953 году, оглядываясь на прожитое, он назвал себя «безнадежным нон-конформистом».

Эта особенность проявлялась в нем с самых ранних лет. Учителям в гимназии и профессорам в университете он доставлял сплошные неприятности, то и дело нарушая правила формального обучения. Его внутренняя убежденность в превосходстве личности над социумом приводила его к постоянным конфликтам с любыми официальными учреждениями – учебными или политическими, государственными или религиозными.

Свою профессиональную карьеру он построил, бесстрашно игнорируя традиционные научные представления. И даже в личной жизни для долгих отношений выбирал себе тех, кто, в отличие от большинства, не относился к нему с придыханием. Невольно вспоминается диалог из фильма «Дикарь» (1953): когда героя Марлона Брандо спросили: «Эй, Джонни, против чего вы бунтуете?», он ответил: «А что у вас есть предложить?»

Тем не менее он сдерживался в стремлении идти своим путем, соглашаясь отступить или перенаправить свой шаг, если подозревал, что ошибся. В его действиях вовсе не было осознанной цели подорвать ортодоксальные взгляды. Он просто следовал за доказательствами, полученными в результате своих размышлений, куда бы те ни вели его – не важно, принимает их общество или нет. Если новое доказательство предполагало, что ему нужно сменить ту или иную логическую установку, он делал это без колебаний. В таком подходе не было лицемерия. В конце концов, он был просто ученый и не находил ничего зазорного в том, чтобы направлять свои мысли туда, куда призывают факты.

Склонность Эйнштейна плыть против течения, несомненно, исходила из его страсти подвергать сомнениям и перепроверке все, что бы ни стояло на пути к истине и порядку. В этом смысле, он и сам был ортодоксом до мозга костей – ибо, как всякий ученый, больше всего на свете мечтал постичь законы, которым подчиняется все и вся. Уже после смерти Эйнштейна его постоянный редактор, Уильям Миллер, вспоминал, как он объяснял:

Очень важно не перестать задавать вопросы. У любопытства есть свои причины для существования. Нам не остается ничего, кроме как с благоговейным трепетом созерцать тайны вечности, жизни, мистической структуры реальности. Если каждый день пытаться постичь эти тайны хотя бы немного – этого уже достаточно.

Я часто кажусь себе страусом, который прячет голову в песок, чтобы избежать приближающейся опасности.

Альберт Эйнштейн, 1954

Отношения Эйнштейна с квантовой механикой – идеальный пример битвы его собственных пристрастий с модными научными трендами. Квантовая теория являет собою чуть ли не главный парадокс его жизни: с одной стороны, Эйнштейн сыграл ключевую роль в истории ее зарождения, с другой же – потратил десятки лет на то, чтобы понаделать в ней как можно больше «дырок».

Его работа 1905 года, посвященная квантам света, вооружила Макса Планка и его сторонников доказательством, которое они искали для развития квантовой механики – раздела науки, пытающегося объяснить, как материя и энергия ведут себя на атомарном и субатомарном уровнях. Ключевой в теории квантов является идея о том, что материя может одновременно являться как частицами, так и волнами (т. н. корпускулярно-волновой дуализм). Ранее это считалось невозможным.

Исследования, приведшие к подобному открытию, поражали воображение, но результаты оказались еще грандиознее. В результате многолетних усилий армии ученых по всему миру, с 1920-х по 1930-е годы, было введено в употребление понятие квантового кода. Эйнштейн отнесся к этому с большой тревогой.

Сыграв решающую роль в описании квантового феномена, он понимал, что подобные разработки ведут к созданию принципиально новой науки. На конференции 1909 года в Зальцбурге он признал, что именно квантовая физика будет доминировать как «следующая фаза теоретической физики». Однако уже в 1911 году, выступая на знаменитом Сольвеевском конгрессе в Брюсселе – важнейшей вехе в истории развития квантовой теории, – начал отзываться о ней с определенным скептицизмом, даже несмотря на одобрительные отзывы многих его коллег. А еще через год заявил Генриху Зангеру: «Чем большим успехом квантовая теория пользуется, тем глупей она выглядит».

В то время как Эйнштейн стремился к устойчивым законам, которые объясняли бы реальное устройство вселенной, квантовая теория, похоже, намеревалась без таковых обойтись – ведь, как мы помним, одним из ее основных положений является принцип неопределенности. Эйнштейн верил в детерминированный мир, в котором любое событие имеет свою причину. Теперь же новоявленные «квантовые ортодоксы» начали утверждать, что миром правят неопределенности и вероятности и что никакой объективной реальности не существует. Возражая против этого, Эйнштейн заявил: «Бог не играет в кости». На что Нильс Бор, светоч Копенгагенской школы квантовой механики, в шутку ответил: «Не советуйте богу, что ему делать!» Эйнштейн и Бор, уважавшие друг друга профессионально и лично, вели многолетние дебаты о квантовой природе мира, которые сегодня считаются чуть ли не вершиной научных споров в истории человечества.

Столь же скептически относился Эйнштейн и к описанию в квантовой механике того, как частицы взаимодействуют друг с другом на больших расстояниях. Понятия не имея, каким образом кванты сообщаются между собой, он определил этот феномен как «сверхъестественное воздействие на расстоянии». В 1924 году в письме к Нильсу Бору, жалуясь на то, что беспокоит его в квантовой механике, он писал: «Я нахожу абсолютно недопустимым предположение, что электрон, которому предстоит быть излученным, должен самостоятельно, по собственной воле выбирать не только момент скачка, но и его направление. Если это так, я предпочел бы быть сапожником или крупье в казино, но не физиком».

При этом Эйнштейн вовсе не считал квантовую механику по сути ошибочной. Точнее сказать – он считал ее незавершенной. Свою работу по квантам от 1905 года он назвал «эвристической» – и примерно под тем же углом рассматривал квантовую физику в целом. В 1926 году он выразил эти ощущения Максу Борну в следующих словах: «Квантовая механика достойна всяческого уважения. Но внутренний голос говорит мне, что это еще не окончательное решение. Теория дает много, но не приближает нас к раскрытию тайн Старого Господина» (т. е. бога – Д.С.).

Даже когда экспериментальная база в поддержку квантовой теории начала расти, Эйнштейн настаивал на том, что «последнее слово еще не сказано». И фактически до конца жизни посвящал огромную часть своей энергии борьбе с предрассудками, то и дело возникавшими в квантовых исследованиях. И как ни парадоксально, после каждой такой атаки квантовая механика, испытанная на прочность его безжалостным интеллектом, все укрепляла свои рубежи.