Братья Бельские - Питер Даффи

— Зачем так шуметь? Я иду. — Ему открыл средних лет белорус.

— Посторонние в доме есть? — спросили партизаны.

— Нет.

Они вошли. Песах Фридберг присел на кровать рядом с белорусом.

— Ну, как дела? — спросил он.

— Живы будем, не помрем, всех жидов мы перебьем, — ответил хозяин.

— Мы-то ловим евреев, — сказал Песах. — Но мне хотелось бы знать, почему ты зеваешь. Столько евреев разгуливает по дорогам! Почему их так мало на твоем счету?

— Я много евреев поймал, — настаивал человек. — Несколько дней назад я сдал двух женщин, двух детей и двух мужчин. Я связал их, как овец, и продержал ночь у себя в сарае. Они чуть не замерзли до смерти. Потом я отвез их в полицейский участок. А пару недель назад я сдал одиннадцать человек. Кроме того, я сдал полиции еще двух — у одного даже был револьвер…

В то время как он говорил, его жена стояла в сторонке, явно гордясь достижениями мужа.

Песах посмотрел на Тувью. Тот мерил шагами комнату.

— Он — наш человек! — сказал Песах, обращаясь к Тувье. — Смотри, какую огромную работу он выполнил.

Песах спросил белоруса, есть ли у него оружие.

— О да, конечно! — Хозяин дома попросил сына принести автомат и револьвер.

Песах посмотрел на стоявшего у двери Бенциона Гульковича и прочел в его глазах нетерпение.

— Но как ты можешь так поступать? — вдруг сказал Тувья. — Как может человек спокойно сдавать людей на бойню? Зачем ты это делаешь?

— Вы это о чем? — спросил белорус. — Это закон. Мы должны повиноваться закону.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Песах, который больше не мог сдерживаться.

— Кто?

— Я еврей. — Он ударил человека наотмашь по лицу. Остальные последовали его примеру, с криком «Я еврей» нанося удары хозяину. Затем, как вспоминал Тувья, начался «кровавый концерт».

Всей семье доносчика было приказано лечь на пол. Потом их изрешетили пулями.

— Все они были убиты, — позже говорил Тувья. — Ни одной живой души не осталось. Мы не пощадили даже их кошку и собаку.

Партизаны обыскали дом и нашли одежду с желтыми звездами. Выведя хозяйскую лошадь, забрав оружие и кое-какие вещи, они подожгли дом. У входа в охваченный пламенем дом Тувья оставил записку, где написал, что семья была казнена за помощь немцам в поимке евреев и что подобная участь ожидает каждого, кто делает то же самое.

Пожар освещал всю округу. Тувья предложил во избежание неприятностей поехать окольным путем, но Асаэль сказал:

— Мы поедем прямо через деревню!

Сани были загружены, и процессия двинулась через деревню. В ту минуту, когда они выехали за околицу, местные жители начали стрелять по партизанам. Лошадь, взятая у доносчика, была ранена, и ее вместе с санями пришлось бросить прямо на дороге. Остальные сани рванули вперед.

Песах и Зусь, замыкавшие обоз, выпустили по нападавшим несколько очередей из автоматов и забросали их гранатами.

— Везде была кровь, — вспоминал Михл Лейбовиц, раненный в руку и грудь. — Я сказал им: оставьте меня. Со мной все кончено. Пуля попала мне в грудь. Они ранили меня в самое сердце!

Но Асаэлю даже не понадобилось осматривать рану, чтобы понять, что с Лейбовичем все будет в порядке.

— Если бы они ранили тебя в сердце, — со смехом сказал он, — ты был бы уже на том свете.

Они вернулись в лагерь, нагнав страху на нацистских пособников по всей округе и увеличив размер еврейского отряда на двадцать человек.

В начале февраля в лагерь Бельских прискакал всадник от Виктора Панченкова с посланием, адресованным руководству отряда. Оно было подписано Федором Синичкиным, командиром партизанской бригады имени Ленина; он приглашал братьев на встречу возле деревни Буткевичи.

Бельские прихватили с собой еще пятерых бойцов и отправились на маленькую поляну у края леса, где собрались партизаны из разных отрядов; был там и Виктор Панченков.

Сорокадвухлетний Синичкин носил звание капитана; он вступил в Красную армию еще в 1919 году. Со дня своего назначения командиром бригады имени Ленина в декабре 1942-го он сумел объединить многие партизанские отряды, и теперь они выполняли приказы центрального командования. Его штаб был расположен в Липичанской пуще.

Синичкин похвалил братьев, сказав, что знает об их действиях.

— Наши планы состоят в том, чтобы уничтожать врага на каждом шагу, — сказал он, обращаясь ко всем присутствующим. — Мы будем атаковать железнодорожные станции, взрывать мосты. Мы будем уничтожать немецкие запасы продовольствия. И мы попытаемся сохранить столько жизней наших людей, сколько сможем.

Синичкин сказал, что каждая боевая единица в составе его бригады отныне будет называться подразделением и подчиняться его приказам. Бригада, в свою очередь, будет подчинена руководителям Барановичского центрального штаба партизанского движения, который возглавляет генерал-майор Василий Чернышев, известный под псевдонимом генерал Платон. Потом Синичкин попросил, чтобы каждый командир детально описал свой отряд, его вооружение и запасы продовольствия.

Тувья, бегло говоривший по-русски, сообщил, что его отряд имени маршала Жукова состоит из 250 человек, но из них лишь менее половины способны воевать. При этом он подчеркнул, что его люди рвутся в бой — вот только оружия у них не хватает. Выступили и другие командиры. После этого Синичкин объявил о реорганизации партизанского движения в округе. Отныне, сказал он, бойцы Панченкова будут называться отрядом «Октябрьский», а группа Бельских войдет в нее в качестве роты. Отряды, добавил Синичкин, будут обязаны поддерживать тесный контакт с бригадным командованием, держать его в курсе относительно всех своих боевых операций, появления новых членов и поставок боеприпасов.

В Москве надеялись, что реорганизация приведет к установлению твердого политического и военного контроля над всеми партизанскими группами. Но этого не случилось. По-прежнему отряды действовали самостоятельно, и только крупномасштабные операции планировались вышестоящим командованием. «В течение этих дней мы почти не получали распоряжений относительно боевых операций», — рассказывал Лазарь Мальбин, начальник штаба отряда Бельских.

Но отряд братьев официально входил в партизанское движение, и спасение евреев — спасение советских людей, как это объяснил Тувья Синичкину и другим партизанским командирам, — было санкционировано советскими властями. Впрочем, еврейским партизанам приходилось тяжелее, чем всем остальным. Когда однажды братья пожаловались Синичкину на русских партизан, которые отобрали у евреев оружие и одежду, тот обещал принять меры, однако и пальцем не пошевелил.

Для тех, кто томился в гетто Лиды и Новогрудка, было одно магическое слово — «Бельские». Оно означало таинственный мир, где евреи свободны от боли нацистских издевательств и где пособники нацистов трясутся от страха перед еврейской силой. Одного упоминания имени Бельских было достаточно, чтобы подать надежду измученным узникам.