Время Вызова. Нужны князья, а не тати - Роман Злотников

— Она тебя обидела?

Виктор тихонько вздохнул.

— В общем, да.

Сонька задумалась.

— А если она придет и попросит прощения, ты ее простишь?

Виктор погладил дочку по головке.

— Я ее уже простил.

Сонька радостно вспыхнула.

— Значит, если она вернется — мы будем жить все вместе?

— Не знаю, — серьезно ответил Виктор.

— Почему?

Виктор снова вздохнул.

— Понимаешь, Сонь… вот помнишь, когда ты была совсем маленькой, то писалась в трусишки. И тебя никто за это не ругал.

Сонька серьезно кивнула.

— Ну вот. А если ты сделаешь это сейчас, то непременно поругают. Так ведь?

— Да, — кивнул ребенок.

— Так и другие люди: чем взрослее становятся — тем больше от них требуется. А мама — это вообще самая вершина, на которую может взойти человек, понимаешь?

Сонька мгновение подумала, а затем кивнула:

— Ага, а для вас, мужчин, — папа.

— Верно, — кивнул Виктор, — потому что можно стать самым знаменитым, самым богатым, самым талантливым, но если ты при всем при этом не сможешь стать настоящим папой… или мамой, то весь твой успех умрет вместе с тобой. Ну и ты как бы вместе с ним. А если станешь, то… нет.

Сонька вновь задумалась.

— А мама не смогла стать… мамой?

— Ну да.

— Но почему? Она же меня родила?

— Ну… это только первый шаг, — грустно усмехнулся Виктор, вспомнив, в какую панику ударилась Нина, узнав, что беременна, — можно сказать, самое простое из того, что нужно сделать, чтобы стать настоящей мамой.

Сонька опять задумалась.

— А если она уже научилась быть настоящей мамой?

— Ну… тогда, наверное, да, — кивнул Виктор, — только мы ведь пока этого не знаем. Вот поэтому я и сказал, что не знаю.

Сонька вздохнула.

— А я буду очень-очень сильно хотеть, чтобы она научилась.

— Тогда и я тоже, — усмехнулся Виктор.

Сонька просияла и, прильнув к нему, крепко обхватила его ручонками за шею.

— Я тебя очень-очень люблю!

— Я тебя тоже. — Виктор прижал ее к себе. — Ладно, беги спать…

Когда тихонько хлопнула дверь комнаты, он покачал головой и вновь пододвинул учебники. Он так боялся этого разговора, а оказалось, что все просто — достаточно было только сказать правду…

* * *

— До Шереметьево, шеф… и багажник открой.

Андрей послушно вылез из машины и… оказался в объятиях своего однокашника по училищу Гришки Покровского.

— Андрюха, братан!

— Гришка! — Андрей в ответ также стиснул приятеля в объятиях, а затем отодвинул его от себя, удивленно разглядывая. Гришка был в гражданке — в длинных брюках, рубашке и пуловере, но самая интересная деталь его костюма находилась на голове. Это была кипа — маленькая простенькая шапочка-колпачок, означающая, что ее носитель принадлежит к евреям-иудеям.

— А что… то есть как это ты?

— А вот так, — захохотал Гриша, — выяснилось, что у меня бабушка по маминой линии — еврейка. Всю жизнь звал ее бабой Олей, а она оказалась бабой Эльхой.

— Вот оно что… — протянул Андрей.

— Ну да, — радостно кивнул Гриша. В этот момент откуда-то послышался пронзительный женский голос:

— Григорий, ну где машина? Мама ждет!

— Сейчас! — крикнул Гриша и, повернувшись к Андрею, торопливо махнул рукой: — Вот что, Андрюх, давай во двор. У нас там чемоданов…

— Уезжаешь, значит, — тихо произнес Андрей, когда они, набив машину чемоданами, стояли и курили, ожидая, пока спустится «мама». — И куда, в Израиль?

— Официально — да, по линии СОХНУТ, но хотелось бы в Штаты… Нам тут подсказали варианты. Но даже если и нет, то все одно там лучше, чем здесь. А работу найду, — он хохотнул, — в конце концов, в армию пойду, в их армии танки тоже имеются… В этой стране ловить больше нечего. — Гриша вздохнул: — Эх, такую страну просрали, идиоты…

Андрей криво усмехнулся и промолчал.

— А я ведь верил, — горько произнес Григорий, — даже к Белому дому ездил. Вот этими руками баррикады наваливал. Этого пьяного урода слушал, разинув рот… да что уж там. — Он сокрушенно махнул рукой.

Андрей не ответил. Да и что тут скажешь…

Пару минут они молча курили, потом Гриша, затянувшись, спросил:

— Ну а ты как? Чего из армии ушел? Ты ж таким патриотом армии был… несгибаемым. Как и твой дед.

Андрей помрачнел и тихо произнес:

— Убили деда, Гриша…

— Дела-а, — ошеломленно произнес Григорий. — И как?

— Из-за квартиры.

Григорий снова помрачнел. С минуту они молча стояли, думая то ли каждый о своем, то ли оба об одном и том же, а потом Григорий тихо спросил:

— Нашли?

— Можно сказать и так, — усмехнулся Андрей.

— И что теперь? — с некоторой заминкой спросил Григорий, почувствовав, что ЭТУ тему Андрей развивать не намерен. — Сам сваливать не думаешь?

— Э-э нет, — Андрей зло сверкнул глазами, — эту страну, — начал он, слегка передразнив Гришину интонацию, — я им оставлять не намерен. За нее мой дед кровь проливал. Это — моя страна. И я здесь хозяин.

Григорий удивленно воззрился на него, потом покосился на старую обшарпанную машину, на раздолбанные Андреевы башмаки, потертую куртку и наконец заглянул ему в глаза… после чего внезапно тихо, но с какой-то затаенной надеждой, будто Андрей действительно являлся настоящим хозяином страны, спросил:

— А… если я вернусь, примешь?

Андрей окинул его спокойным взглядом и, едва заметно улыбнувшись, кивнул:

— Да. Только… ты там не особо задерживайся. А то придется в очереди стоять…

Денег с Григория Андрей демонстративно не взял. Только скупо усмехнулся:

— Тебе нужнее.

Чем вверг в немалое удивление его жену и тещу. Впрочем, удивление длилось недолго. Жена и теща тут же начали ругаться по поводу вещей.

— И зачем вы, мама, эту рухлядь тащите! — кипятилась жена, тыча пальцем в древнюю вязальную машинку.

— Ничего ты, Наталья, не понимаешь, — огрызалась теща. — Вещи ручной работы знаешь, сколько в Америке стоят? Я уточняла, мне Таисия Михайловна рассказывала. А главное — никаких налогов платить не надо и вроде как и не работаешь. Сиди себе на пособии… Я тут прикинула, мы с тобой вполне по три кофты в месяц делать сможем…