Хайп - Анатолий Кучерена

Спиртное привычно обожгло пищевод, мягко ударило в голову. Пол включил телевизор, нашел музыкальный канал, скинул кроссовки и завалился на кровать. Он очень устал и хотел лишь одного — отдохнуть.

Все шло по плану, но через несколько минут, еще раз хлебнув виски, Пол понял, что отдыха не получится. Виной всему, конечно же, была Настя. Своенравная девица, приехавшая сюда и теперь рыдающая, небось, где-нибудь в темноте под тополем.

Пол покосился на темноту за окном, вспомнил об аборигенах, вздохнул, уселся на скрипнувшей кровати и начал нашаривать ногами кроссовки.

— Не делай этого, Пол Смолл, — сказал он сам себе и понял, что опьянел.

Сказать это было легко. А вот на самом деле не делать…

Минуту спустя Пол стоял в коридоре у окна, из которого выкинул Настину сумку. Внизу, под одиноким фонарем, уткнувшись подбородком в коленки, на бордюре сидела девушка.

Пол открыл окно и крикнул:

— Эй! Иди сюда! Но учти… Ладно, просто поднимайся!

На душе у него сразу стало легче.

Спустя полчаса они пили чай, приготовленный Настей с помощью кипятильника, и ссорились.

— Ты один никуда не пойдешь! — проговорила Настя. — И хватит пить, такие дела нужно решать трезвым.

— Мужем своим командуй! — ерепенился Пол. — Ах да, его-то у тебя и нет. По-твоему, это значит, что можно указывать первому встречному, что делать?

— Ты не первый встречный! — взвилась Настя. — Ты — Пол Смолл, известный человек. Я себе никогда не прощу…

— Это я себе никогда не прощу! — перебил ее Пол. — Если мне придется защищать тебя и получить пулю в лоб. Вот сюда! — Он постучал пальцем между бровями.

— Ты пьяный, — сказала Настя. — Ложись спать. Уговорил, к дяде Леше своему поедешь один.

Пол рухнул на кровать и тут же, мгновенно, уснул.

Дядя Леша полностью оправдал ожидания Пола. Он таким себе его и представлял, воспоминания детства не подвели. Здоровенный, под два метра, мужик с изрядным животом, покатыми плечами бывшего спортсмена и косолапой походкой как-то сразу располагал к себе, обволакивал мощным обаянием. Лицо дяди Леши, заросшее диковатой седой щетиной, походило на масляный блин, посреди которого торчал картофелиной пористый нос. Под дремучими бровями прятались детские голубые глазки, почему-то всегда изумленные.

Воропай был полной противоположностью ему. Пол его практически не помнил и сейчас удивился, как отец мог водить дружбу с таким человеком. Сухой, жилистый, тертый жизнью мужик с плечами, торчащими, как крылья бурки, с мосластыми, похожими на сучья руками, заканчивающимися широкими ладонями с длинными узловатыми пальцами. Выпирающий подбородок и выпуклый лоб делали Воропая похожим на персонажа с картины Босха. Недобрые черные глаза напоминали всякому, на ком останавливался их взгляд, что с этим человеком лучше не шутить.

Встреча состоялась на набережной, возле памятника оленю. Этот рогатый зверь был символом Нижнего Новгорода и красовался на его гербе, но изваяние на Нижневолжской набережной несколько шокировало Пола. Огромный олень с ветвистыми рогами весь был сварен, склепан, спаян из узких полосок блестящей стали, напоминающих клинки от кухонных ножей. От скульптуры веяло агрессией.

Пол сразу подумал, какой шикарный хайп можно было бы устроить на этом деле. Достаточно взять интервью у людей, прогуливающихся по набережной, сделать десяток фотожаб, нарыть фактуру — кто автор, сколько заплатили. После этого ничего не помешает от души поглумиться над этим шедевром современного искусства.

Появление дяди Леши и Воропая отвлекло Пола от размышлений на эту тему. К краю тротуара медленно подкатил черный джип. Мягко клацнули двери, и друзья отца выбрались из огромного автомобиля. Они не спеша, с достоинством огляделись, перебросились парой фраз, направились к Полу, одиноко торчащему возле оленя, остановились в паре шагов и едва ли не минуту рассматривали его.

Потом Воропай произнес, чуть заикаясь:

— А похож. Вылитый Андрюха в молодости.

— Только худой, — добавил густым басом дядя Леша. — Не жрет ничего в своей Москве небось.

— Все я жру, — подлаживаясь под тон дяди Леши, заявил Пол.

— Ага, знаю я ваши эти новые меню, — проворчал дядя Леша. — Смузи-хумузи, салатики-малатики, суши-муши.

— Конституция у меня такая, — с улыбкой проговорил Пол.

— Конституция у тебя в мать, — сказал Воропай. — Надька с первого класса тощая была.

Дядя Леша развел в стороны огромные руки, растопырил красные толстые пальцы.

— Ну, иди сюда, Пашка. Обнимемся. Жалко Андрюху. Такая нелепая смерть.

Пол шагнул навстречу дяде Леше и едва не задохнулся в медвежьих объятиях. Воропай тоже обнял его, но как-то совсем иначе. Полу было больно и страшно. Он подумал, что сейчас этот костлявый и, несомненно, опасный человек что-то ему сломает или вывихнет.

— Поехали, — отпустив его, сказал Воропай.

— Куда?

— Посидим, перекусим. Андрея помянем. Ресторан заказан уже.

Пол отметил, что эти люди не стали встречаться с ним сразу в ресторане.

«Они хотели посмотреть, я это или нет, — подумал он. — Как будто предполагали, что может быть кто-то другой. Странно, кому нужно выдавать себя за меня? И зачем? Да, что-то тут не так».

— Что ж ты сразу-то?.. — гудел над головой Пола дядя Леша, пока они шли к машине. — Мы ведь здесь. Не чужие же. С Андрюхой с детского садика. Хотя бы позвонил.

Пол хотел было сказать, что для этого нужно знать номер телефона, но Воропай опередил его.

— Отстань от пацана, брат. Видишь — тоскует он. Батю потерял, не хрен собачий, — сказал он и невпопад добавил, посмотрев в хмарную заволжскую даль: — Ветрено сегодня. Клева не будет.

— Ты, Паша, главное, нас держись, — нависая над Полом, втолковывал ему дядя Леша. — Мы не последние человеки не только тут, в Нижнем. Если что, любому гаду фитиль вставим.

— Да я… — Пол не успел ответить, его перебил Воропай — за последний час это уже даже стало привычно:

— Бросай Москву свою. Что там хорошего? Ролики свои и тут клепать сможешь. Оленя на набережной сегодня засек? Прямо твоя тема, отвечаю!

Пол засмеялся, удивившись, как в голову этого на первый взгляд дремучего бандоса из девяностых пришли те же мысли, что и к нему.

А бандосами, как выяснилось, Воропай и дядя Леша были самыми что ни на есть настоящими.

Они к этому моменту уже успели плотно пообедать и опустошили литровую бутылку шведской водки «Абсолют». Для Пола это был странный выбор. Он, как и всякий культурный человек, предпочитал виски.

Но еще больше его удивили слова Воропая:

— Батька твой очень эту водку уважал, говорил, что «Абсолют» абсолютно лют. Сколько мы с ним ее в девяностых выжрали, и не вспомнить.