Просто Рим. Образы Италии XXI - Аркадий Ипполитов

Базилика Сан Пьетро строилась и перестраивалась на протяжении всего Средневековья, но всё ж была меньше Сан Джованни ин Латерано. Самой великой церковью на земле её замыслил сделать папа Юлий II, поручивший проект Донато Браманте. Стройка затянулась на полтораста лет, и с Сан Пьетро оказались связаны имена всех главных архитекторов Италии: Браманте, Рафаэля, Джулиано и Антонио да Сангалло, Бальдассаре Перуцци, Микеланджело, Доменико Фонтана, Джакомо делла Порта, Виньолы, Карло Мадерно и Джан Лоренцо Бернини. И Борромини также. Во время строительства, как это свидетельствуют старые гравюры, служба в соборе продолжалась. Здание было окружено лесами и на протяжении столетий старые стены постепенно разбирались и возводились новые. Наследовавшие Юлию II папы не отказались от замысла и довершили его дело. О площади они тоже всё время думали. Египетский обелиск в центре площади, Обелиско Ватикано, был воздвигнут при папе Сиксте V. Привезённый Калигулой в Рим в 40 году, а затем украшавший цирк Нерона, он, расколотый, валялся в грязи на задворках базилики, но папа распорядился его откопать и перенести на Пьяцца ди Сан Пьетро. Установили его в 1586 году под руководством архитектора Доменико Фонтана: это было огромное событие, привлёкшее внимание всего мира, узнавшего о нём из серии гравюр, специально напечатанных по папскому повелению. С этого времени площадь приобрела значение центра папского Рима. Даже сейчас Святой Престол постоянно ссорится с итальянским правительством из-за Пьяцца Сан Пьетро, так как она находится в двойном подчинении – принадлежит Ватикану, но доступ на неё открыт всем.

* * *

Собор и площадь стали чем-то вроде ВДНХ для папского Рима, каждому новому папе там обязательно надо было сделать что-то самое-самое. Балдаккино ди Сан Пьетро относится к категории именно того самого-самого, чего жаждал каждый папа. По существу Балдаккино ди Сан Пьетро – это киворий, то есть алтарная сень над алтарём, на котором свершается великое таинство Евхаристии, преображение хлеба и вина в плоть и кровь Иисуса, позволяющее всем верующим воссоединиться во Христе с Господом. То есть наиболее почитаемое место в церкви для каждого верующего. Урбан VIII, решив обновить киворий, придумал нечто небывалое. Одно название чего стоит – Балдаккино. Балдахины, вообще-то, над кроватями висят да над тронами. В базилике Сан Пьетро алтарь стоит в самом центре трансепта и ровно над тем местом, где находится могила апостола.

Двадцатый век высказывал многочисленные сомнения в том, что останки апостола Петра лежат именно здесь, так что Ватикану даже пришлось разрешить раскопки под фундаментом базилики. Оказалось, что действительно под ним расположено огромное кладбище, часть которого явно христианская. Короче говоря, подтвердилось, что первый πάππας Рима здесь если и не лежит, то вполне возможно, что лежал. Настоящие христиане верили в это без всяких археологических доказательств, место со всех сторон священное, а тут – балдахин! Слово-то какое-то разлапистое, альковное: изначально baldacchino называлась узорчатая шёлковая ткань, привезённая из Багдада, столицы арабского халифата. Имя этого города, теперь ассоциирующееся с Саддамом Хусейном, войной, разрухой и бедностью в первую очередь, тогда было связано с именем Гарун аль-Рашида (Харун ар-Рашида, как пишут теперь), то есть с роскошью и пышностью «Тысяча и одной ночи». В слове Baghdad проклятущее gh, («гх»), итальянцам было никак не выговорить, оно превращалось в Baldac o Baldacco (Бальдак, Бальдакко), что тут же вызывало в памяти Babele или Babel из Апокалипсиса, проклятый «Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (Откр. 17: 3–6). В Средние века Рим сравнивал себя только с двумя городами – с Иерусалимом, когда хотел себя восславить, и Вавилоном, когда хотел себя проклясть. Вот и воздвиг памятник Багдаду-Вавилону над самым священным местом католицизма! Да одного этого Балдаккино достаточно, чтобы обвинить папство и притянуть его к ответу, как это сделал Фёдор Михайлович Достоевский в «Дневнике Писателя»: «Провозгласив как догмат, „что христианство на земле удержаться не может без земного владения папы“, оно тем самым провозгласило Христа нового, на прежнего не похожего, прельстившегося на третье дьяволово искушение, на царства земные: „Всё сие отдам тебе, поклонися мне!“»

Балдаккино ди Сан Пьетро – бронзовый монумент земной роскоши, символ торжества царства земного. В нём есть огромная жизненная сила, он – нелепый, раскоряченный, кривоногий, урод уродом, но он – прекрасен. Он – воплощение барокко, стиля, являющегося в какой-то мере порождением Контрреформации, великой и продуманной акции, изобретённой лучшими умами католического мира, ответившими на раскол христианской церкви, то есть Реформацию, рассчитанным и мощным контрударом. В бронзовом Балдаккино ди Сан Пьетро главное – движение. Барокко и есть движение, охватившее мир и затянувшее его в воронку своего водоворота, подобно тому, как Мальстрём затягивает рыбацкую лодку.

Базилика Сан Пьетро, а точнее Балдаккино ди Сан Пьетро, стоящий в её центре, – исходная точка барочного танца: в балдахине сконцентрирована вся витальная его эксцентричность и метафизическая иллюзорность. Балдаккино ди Сан Пьетро – отлитая в бронзе одухотворённая плоть, его кривыми слоновьими ногами барокко сделало первые па и, приплясывая, шагнуло в Рим. Перейдя Тибр, оно закрутило город в спиралевидном движении башни Сант'Иво делла Сапиенца, а уж из Рима пошло плясать по миру, сначала закружив католическую Европу, а потом сжав в своих объятьях её всю, от Москвы до Лиссабона. Тут же барокко перекинулось и на другие континенты, в Бразилию, Индию, Мексику. Барокко преобразило мир, став первым воистину всемирным стилем и заполонив всю Землю фантасмагорическими, блистающими позолотой церквами и дворцами. Любое барочное произведение так или иначе ориентировано на Балдаккино ди Сан Пьетро, как все католические церкви ориентированы на базилику Сан Пьетро и могилу апостола Петра, ибо Пётр и есть камень сей. Соединив в себе самые разные формы движения: спираль разума, горизонталь чувства, вертикаль веры, – Балдаккино ди Сан Пьетро явился выражением самой сути нового стиля. Бронзовый урод дышит, движется, звучит: металлическая Gloria, сливающий воедино трубный глас органа и надрывно-нежный фальцет кастрата.

* * *

Балдаккино ди Сан Пьетро создан двумя величайшими гениями барокко. Гений Борромини рационален, гений Бернини эмоционален, что не подразумевает отсутствие в Борромини сенсибильности, а в Бернини рассудительности. Как слияние двух течений порождает водоворот, соединение двух гениев явило на свет стиль, по прихоти судьбы названный прекрасным словом барокко. Что это слово значит, до сих пор так никто и не понял, но мир сошёлся на том, что «барокко» – жемчужина с червоточинкой. Любая жемчужина – боль мяса моллюска. Пытаясь её утишить, моллюск обволакивает мучающую его песчинку нежным блеском страданий, принимающих форму идеальной округлости. Боль особо мучительная рождает жемчужину неправильную, изломанную и изогнутую, изощрённую – сладчайшую. Боль Терезы Санчес Сепеда дʼАвила-и-Аумада, прозванной Тереза Авильская.

Эта прекрасная женщина корчится в любовных судорогах благочестия в Капелла Корнаро церкви Санта Мария делла Витториа, Святой Марии Победительницы. Церковь так названа в честь победы над чешскими протестантами на Bílé hoře, Белой горе, закончившейся кровавой расправой католиков над всеми чешскими иноверцами. Бог, кровь, боль – на них барокко замешано. Вот как Тереза свою боль описывает: